Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

Хотя Константин, по легко понятному мотиву, отзывается о дворце Диоклетиана с презрением, однако один из его преемников, видевший этот дворец в заброшенном состоя­нии, говорит с восторгом о его великолепии. Это здание занимало пространство в девять или десять английских ак­ров. Его форма была четырехугольная, и по его бокам возвы­шалось шестнадцать башен. Две его стороны имели почти по шестисот футов в длину, а другие две почти по семисот фу­тов. Все здание было выстроено из превосходного плитняка, который добывался в соседних каменоломнях, близ Трау или Трагуция, и немногим уступал мрамору. Четыре улицы, пе­ресекавшие одна другую под прямыми углами, разделяли различные части этого огромного здания, а перед входом в главные апартаменты был великолепный подъезд, который до сих пор носит название Золотых Ворот. Лестница вела в peristylium из гранитных колонн; по одну сторону от него находился четырехугольный храм Эскулапа, а по другую - восьмиугольный храм Юпитера. В последнем из этих богов Диоклетиан чтил виновника своей счастливой судьбы, а в первом - охранителя своего здоровья. Применяя к уцелев­шим остаткам дворца архитектурные правила, преподанные Витрувием, мы приходим к убеждению, что различные его части, как-то: бани, спальня, атриум, базилика, залы кизикская, коринфская и египетская, были описаны с достаточ­ной точностью или по меньшей мере с достаточным правдо­подобием. Их формы были разнообразны, их размеры пра­вильны, но в них поражают вас два недостатка, с которыми не могут примириться наши новейшие понятия об изяществе вкуса и удобствах. В этих великолепных апартаментах не было ни оконных рам, ни печей. Они освещались сверху (так как дворец, как кажется, был выстроен только в один этаж) и нагревались трубами, проведенными вдоль стен. Ряд глав­ных апартаментов замыкался с юго-западной стороны порти­ком, который имел пятьсот семнадцать футов в длину и дол­жно быть, служил чрезвычайно приятным местом для прогу­лок, когда к наслаждению открывавшимся оттуда видом присоединялось наслаждение произведениями живописи и скульптуры.

Если бы это великолепное здание было воздвигнуто в какой-нибудь безлюдной местности, оно, может быть, постра­дало бы от руки времени, но, вероятно, не сделалось бы жер­твой хищнической предприимчивости человека. Из его раз­валин возникли деревня Аспалаф и, много времени спустя после того, провинциальный город Спалатро. Золотые Воро­та ведут теперь к рыночной площади. Иоанн Креститель присвоил себе почести, которые прежде воздавались Эскула­пу; а храм Юпитера обращен, под покровительством Пресвя­той Девы, в кафедральный собор. Этими подробностями о дворце Диоклетиана мы более всего обязаны одному совре­менному нам английскому артисту, который из похвальной любознательности проник внутрь Далмации. Но мы имеем некоторое основание подозревать, что изящество его рисунков и гравюр преувеличило красоты тех предметов, которые он желал изобразить. Один из позднейших и весьма здраво­мыслящих путешественников уверяет нас, что громадные развалины в Спалатро свидетельствуют столько же об упад­ке искусства, сколько о величии Римской империи во време­на Диоклетиана. Если в действительности таково было низкое состояние архитектуры, то мы, естественно, должны полагать, что живопись и скульптура находились еще в бо­лее сильном упадке. Произведения архитектуры подчиняют­ся немногим общим и даже механическим правилам. Но скульптура и в особенности живопись задаются целью изоб­ражать не только формы, существующие в природе, но так­же характеры и страсти человеческой души. В этих высоких искусствах ловкость руки не принесет большой пользы, если эта рука не будет воодушевляться фантазией и если ею не будут руководить самый изящный вкус и наблюдательность.

Почти нет надобности доказывать, что внутренние раздо­ры и своеволие солдат, вторжения варваров и усиление де­спотизма были весьма неблагоприятны для гения и даже для знания. Ряд иллирийских монархов восстановили империю, но не восстановили наук. Их военное образование не было рассчитано на то, чтобы внушать им любовь к литературе, и даже столь деятельный и столь способный к деловым заняти­ям ум Диоклетиана был совершенно лишен всяких научных или философских познаний. Профессии юристов и врачей удовлетворяют такой общей потребности и доставляют та­кую верную выгоду, что всегда будут привлекать к себе зна­чительное число людей, обладающих в известной мере и спо­собностями и знанием; но в описываемый нами период ни в одной из этих сфер деятельности не появилось ни одного зна­менитого специалиста. Голос поэзии умолк. История превра­тилась в сухие и бессмысленные перечни событий, не пред­ставлявшие ничего ни интересного, ни поучительного. Вялое и приторное красноречие все еще состояло на жалованье у императоров, поощрявших только те искусства, которые со­действовали удовлетворению их высокомерия или поддержа­нию их власти.