Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

Диоклетиан, возвысившийся из своего рабского происхож­дения до престола, провел последние девять лет своей жизни частным человеком. Рассудок внушил ему намерение отка­заться от власти, и он не раскаивался в этом, живя в уедине­нии и пользуясь уважением тех монархов, которым он пере­дал всемирное владычество. Редко случается, чтобы чело­век, в течение долгого времени употреблявший свои умст­венные способности на занятие государственными делами, был способен оставаться наедине с самим собой; отсутствие занятий обыкновенно является главной причиной его сожа­лений об утраченной власти. Занятия литературой или дела­ми благочестия, доставляющие столько ресурсов в уединен­ной жизни, не могли иметь привлекательности для Диокле­тиана; но он сохранил или по меньшей мере снова почувст­вовал расположение к самым невинным и самым натураль­ным удовольствиям: его часы досуга были достаточно заняты постройками, разведением растений и садоводством. Его от­вет Максимиану заслуживает той славы, которую он приоб­рел. Этот неугомонный старик упрашивал его снова взять в свои руки бразды правления и облечься в пурпуровую ман­тию. Он отверг это предложение с улыбкой соболезнования и спокойно прибавил, что, если бы он мог показать Максимиа­ну капусту, посаженную его собственными руками в Салоне, его перестали бы упрашивать отказаться от наслаждения счастьем для того, чтобы гоняться за властью. В беседах с друзьями он нередко сознавался, что из всех искусств самое трудное искусство - царствовать, и он обыкновенно выра­жался об этом любимом предмете разговоров с таким жаром, который может проистекать только из опытности. Как часто случается (говаривал он), что личные интересы четырех или пяти министров побуждают их войти между собой в соглаше­ние, чтобы обманывать своего государя! Будучи отделен от всего человеческого рода своим высоким положением, он не в состоянии узнать правду; он может видеть только их глаза­ми, и он ничего не слышит, кроме того, что они сообщают ему в искаженном виде. Он поручает самые высшие должности людям порочным и неспособным и удаляет самых добро­детельных и самых достойных из своих подданных. Путем таких-то низких ухищрений (прибавлял Диоклетиан) самые лучшие и самые мудрые монархи делаются орудиями про­дажной безнравственности своих царедворцев. Верное по­нятие об истинном величии и уверенность в бессмертной сла­ве увеличивают в наших глазах привлекательность уедине­ния; но римский император играл такую важную роль в ми­ре, что он не мог без помехи наслаждаться комфортом и спо­койствием частной жизни. Он не мог не знать, какие смуты волновали империю после его отречения, и не мог оставаться равнодушным к их последствиям. Опасения, заботы и непри­ятности нередко нарушали его спокойную жизнь в Салоне. Он был глубоко оскорблен в своих сердечных привязанно­стях или по меньшей мере в своей гордости теми несчастья­ми, которые постигли его жену и дочь, а его последние мину­ты были отравлены оскорблениями, от которых Лициний и Константин должны бы были избавить отца стольких импе­раторов и главного виновника их собственного величия. Не­которые утверждали - впрочем, без достаточных на то дока­зательств, - будто он избежал преклонения перед их вла­стью, добровольно лишив себя жизни.

Прежде чем покончить с описанием жизни и характера Диоклетиана, мы намерены остановить на минуту наше вни­мание на том месте, которое он избрал для своего уединения. Главный город его родины Далмации - Салона находился почти в двухстах римских милях (по измерению содержав­шихся на счет государства больших дорог) от Аквилеи и гра­ниц Италии и почти в двухстах семидесяти милях от Сирмиума, служившего обычной резиденцией императоров, когда они посещали иллирийскую границу. Жалкая деревушка до сих пор сохранила название Салоны; но еще в шестнадца­том столетии о ее прежнем великолепии свидетельствовали разбросанные в беспорядке обломки арок и мраморных ко­лонн. В шести или семи милях от города Диоклетиан пост­роил великолепный дворец, и по величине этого сооружения мы можем судить о том, как давно он обдумывал свой план отречения от императорской власти. Не одно только прист­растие местного уроженца могло заставить Диоклетиана выбрать эту местность, соединявшую в себе все благоприятные условия для здоровья и для роскоши. Почва была там су­хая и плодородная, воздух был чистый и здоровый, и, хотя летняя жара была очень сильной, туда редко проникали те душные и вредные для здоровья ветры, которые дуют на бе­регах Истрии и в некоторых частях Италии. Виды из дворца так же красивы, как привлекательны почва и климат. К за­паду от него лежат плодородные берега, которые тянутся вдоль Адриатического моря, а множество разбросанных маленьких островов придает в этом месте морю вид большого озера. К северу лежит залив, который вел к древнему городу Салоне, а местность, которая видна по ту сторону города, представляет приятный контраст с обширным водяным пространством, которое открывается перед глазами с юга и вос­тока. К северу перспектива замыкается высокими непра­вильными горами, которые тянутся на приятном для глаз расстоянии и во многих местах покрыты деревнями, лесами и виноградниками.