Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

Рис. Зенобия.

Такие быстрые и беспрестанно возобновлявшиеся перехо­ды от хижины к престолу, а от престола к могиле могли бы казаться забавными для равнодушного философа, если бы только философ мог оставаться равнодушным при виде об­щих бедствий человеческого рода. И избрание этих недолго­вечных императоров, и их владычество, и их смерть оказы­вались одинаково пагубными и для их подданных, и для их приверженцев. В награду за свое возвышение они немедлен­но выдавали войскам громадные денежные суммы, которые вымогались из кармана и без того уже истощенного народа. Как бы ни был благороден их характер, как бы ни были чис­ты их намерения, они не могли избежать печальной необхо­димости поддерживать свою узурпацию беспрестанными ак­тами хищничества и жестокости. Когда они гибли, они вов­лекали в свою гибель и армии и провинции. До нас дошел варварский указ, посланный Галлиеном к одному из его ми­нистров после падения Ингенуя, провозгласившего себя им­ператором в Иллирии. "Недостаточно, - писал этот изнежен­ный, но бесчеловечный государь, - чтобы вы истребляли тех, кто выступал с оружием в руках; случайности войны могли бы доставить мне такую же выгоду. Мужское население вся­кого возраста должно быть вырвано с корнем с тем только условием, что, подвергая смертной казни детей и стариков, вы должны найти средства, чтобы спасти нашу репутацию. Пусть умирает всякий, кто проронил хоть одно слово, кто возымел хоть какую-нибудь мысль против меня, - против меня, сына Валериана, отца и брата стольких принцев. Не забывайте, что Ингенуй был сделан императором, терзайте, убивайте, рвите на куски. Я пишу вам собственноручно и желал бы внушить вам мои собственные чувства". В то время как военные силы государства бесполезно расходова­лись на личные раздоры, беззащитные провинции были лег­кой добычей для всякого, кто хотел напасть на них. Самые храбрые из узурпаторов были вынуждаемы трудностями сво­его положения заключать с общим врагом унизительные мирные договоры, покупать нейтралитет или услуги варва­ров обременительными для народа данями и вводить незави­симые и враждебные племена в самое сердце Римской монар­хии.

Таковы были варвары и таковы были тираны, которые в царствования Валериана и Галлиена расчленили провинции и довели империю до такого унижения и разорения, от кото­рых, казалось, она никогда не будет в состоянии поправить­ся. Мы постарались изложить главные события этого бедст­венного периода в порядке и с последовательностью, на сколько это возможно при скудости исторического материала. Нам еще остается описать некоторые отдельные события, которые могут бросить яркий свет на представленную нами страшную картину, а именно: I. Беспорядки в Сицилии, II. Смуты в Александрии и III. Восстание исавров.

I. Когда мы видим, что многочисленные шайки разбойни­ков, размножающиеся вследствие своих успехов и безнака­занности, открыто издеваются над правосудием вместо того, чтобы увертываться от него, мы можем с полной уверенно­стью сказать, что самые низшие слои общества сознают крайнее бессилие правительства и злоупотребляют им. Гео­графическое положение Сицилии предохранило ее от нашествий варваров, а узурпаторы не могли бы найти для себя опоры в такой провинции, где вовсе не было войск. Но уда­ры, от которых пришлось страдать этому когда-то цветуще­му и до сих пор еще плодородному острову, были нанесены руками более низких людей. Бесчисленная толпа рабов и крестьян господствовала в течение некоторого времени над разоренной страной и напоминала те войны, которые Рим вел в старые времена со взбунтовавшимися рабами. Опу­стошения, в которых землепашцы являлись или жертвами, или соучастниками, разорили земледелие в Сицилии, а так как самые большие имения, иногда не уступавшие размером некоторым из древних республик, составляли собственность богатых римских сенаторов, то не трудно поверить, что эти смуты отзывались на столице гораздо сильнее, чем все завое­вания готов и персов.

II. Основание Александрии, задуманное и приведенное в исполнение сыном Филиппа, служит памятником его гения. Этот красивый и правильно выстроенный город, уступавший в великолепии лишь одному Риму, имел пятнадцать миль в окружности и был населен тремя стами тысячами свобод­ных граждан и по меньшей мере таким же числом рабов. Его гавань служила складочным местом для дорогих продук­тов Аравии и Индии, направлявшихся в столицу империи и в ее провинции. Праздность была там незнакома. Множество рук было занято выделкой стекла, тканьем материй из льна и производством папируса. Каждый пол и каждый возраст был занят какой-нибудь промышленной деятельностью; да­же слепые и увечные находили работу по своим силам. Но население Александрии, представлявшее смесь различных наций, соединяло в себе тщеславие и непостоянство греков с суевериями и упрямством египтян. Самое ничтожное обстоя­тельство - временный недостаток в мясе и чечевице, оставленное без обычного ответа приветствие, допущение в публичные бани не по порядку старшинства и даже спор из-за какого-нибудь религиозного вопроса - могло возбудить мятеж в этой громадной толпе, свирепой и неумолимой, ког­да она увлекалась жаждой мщения. Когда пленение Вале­риана и беспечность его сына ослабили авторитет законов, александрийцы предались своим страстям с необузданной яростью, и их несчастное отечество сделалось театром междоусобной войны, которая продолжалась (за исключением немногих непродолжительных и несоблюдавшихся в точно­сти перемирий) более двенадцати лет. Все сношения меж­ду различными кварталами несчастного города были прерваны. Не было улицы, которая не была бы запятнана кровью, не было ни одного большого здания, которое не обратили бы в крепость, и смуты продолжались до тех пор, пока значи­тельная часть Александрии не была обращена в развалины. Обширный и великолепный Брухонский квартал, в котором находились дворцы и музей и который был резиденцией ко­ролей и философов, имел, по дошедшим до нас рассказам, слишком через сто лет после того такой же вид мрачной пус­тыни, как и в настоящее время.