Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

II. В той части Верхней Саксонии по ту сторону Эльбы, ко­торая носит теперь название маркграфства Лузасского, су­ществовала в древние времена священная роща, наводившая на всех благоговейный ужас, потому что служила средоточением религиозных суеверий свевов. Входить туда дозволя­лось не иначе как со связанными руками и с раболепными коленопреклонениями в знак сознания, что верующий находится в непосредственном присутствии верховного божест­ва. Зонненвальд, или лес семнонов, был обязан своею святостью столько же патриотизму, сколько и благочестию. По общему убеждению, нация впервые получила свое суще­ствование на этом священном месте. Многочисленные пле­мена, гордившиеся тем, что они были одной крови со свевами, по временам присылали туда своих послов, а воспомина­ние об их общем происхождении поддерживалось варварски­ми обрядами и человеческими жертвоприношениями. Общее название свевов распространялось на всех жителей внутрен­них областей Германии - от берегов Одера до берегов Дуная. Они отличались от других германцев особенной манерой за­чесывать назад свои длинные волосы и связывать их на ма­ковке в толстый узел; они полагали, что благодаря этому ук­рашению их ряды будут казаться неприятелю более высоки­ми и более страшными. Несмотря на то что германцы очень дорожили своей военной славой, они единогласно признавали превосходство свевов, а племена узипетов и тенктеров, выступившие с огромной армией навстречу диктато­ру Цезарю, объявили ему, что они не считают для себя уни­зительным бегство перед таким народом, с которым не были бы в состоянии бороться сами бессмертные боги. В царствование императора Каракаллы громадная масса свевов, в своих поисках пищи, добычи или славы, появилась на берегах Майна и неподалеку от римских провинций. Эта армия, состоявшая из собранных на скорую руку добро­вольцев, мало-помалу сплотилась в великую нацию, а так как она состояла из множества различных племен, то она приняла название алеманнов (All-men - всех людей), указы­вая этим и на разнообразие своих составных частей, и на об­щую им всем храбрость. С этой последней римляне скоро познакомились, так как им пришлось отражать беспрестан­ные вторжения этого народа. Алеманны сражались преиму­щественно на конях; но их кавалерии придавала еще более грозную силу примесь легкой пехоты, состоявшей из самых храбрых и самых неутомимых юношей, которые путем час­тых упражнений приучились не отставать от всадников в са­мых длинных переходах, в самых быстрых атаках и в самых поспешных отступлениях.

Этот воинственный германский народ был удивлен громад­ными приготовлениями Александра Севера и боялся его пре­емника, который был такой же, как они, храбрый и свире­пый варвар. Но он все-таки не переставал бродить вдоль гра­ниц империи, усиливая общий беспорядок, наступивший по­сле смерти Деция. Он нанес несколько тяжелых ран богатым галльским провинциям и прежде всех приподнял покров, скрывавший от глаз всего мира слабость италийского вели­чия. Многочисленный отряд алеманнов проник через Дунай и Рецийские Альпы на равнины Ломбардии, дошел до Ра­венны и развернул победоносное знамя варваров почти в виду Рима. Оскорбление и опасность снова воспламенили в душе сенаторов некоторые искры старых добродетелей. Оба императора были заняты дальними войнами - Валериан на востоке, а Галлиен на Рейне; поэтому римляне могли рассчитывать только на самих себя. В этих затруднительных об­стоятельствах сенаторы взяли на себя оборону республики, выстроили в боевом порядке преторианскую гвардию, остав­ленную в столице в качестве гарнизона, и пополнили ее ря­ды набором рекрутов из самых сильных и самых усердных плебеев. Алеманны, удивленные внезапным появлением ар­мии более многочисленной, нежели их собственная, отсту­пили в Германию, унося с собой награбленную добычу, а утратившие воинственный дух римляне сочли их отступление за победу.

Когда Галлиен получил известие, что его столица изба­вилась от варваров, его не порадовало, а напугало мужест­во сенаторов; он опасался, чтобы это мужество когда-ни­будь не внушило им желания избавить столицу от внут­ренней тирании, точно так, как оно избавило ее от ино­странного нашествия. Его трусливая неблагодарность явно выразилась в эдикте, запрещавшем сенаторам занимать какие-либо военные должности и даже приближаться к ла­герным стоянкам легионов. Но его опасения были неосно­вательны. Богатые и привыкшие к роскоши римские ари­стократы снова предались своим низким наклонностям и отнеслись к этому оскорбительному изъятию из военной службы как к милости; пока они могли спокойно наслаж­даться своими банями, театрами и виллами, они охотно предоставляли грубым крестьянам и солдатам опасные за­боты о целостности империи.