Андрей Губин - Молоко волчицы

По выходным дням залезал на чердак, смотрел на море крыш, выискивая дом Бочаровых. Доставал туго спеленатую шашку, точил и полировал клинок, заботливо смазывал его желтым маслом. В серебристо-черных глазах стыло одно выражение — ожидание. На действительной он почему-то не служил. А когда на фронт принесли повестку, он разорвал ее, взял шашку и ночью ушел в горы, приказав матери носить ему харчи на Красное глинище. Через год, при немцах, пришел в станицу. Вошел к Бочаровым. На кровати лежал Вадим, в гипсе. Тугие узлы, завязанные в гражданскую войну, теперь развязывались. Жорка отрубил Вадиму голову с одного удара. С мокрым клинком пришел в полицию, заявил, кто и что, поступил на службу.

К Михею он питал скрытую приязнь — ведь Михей зарубил самого Мирона. В тридцатых годах, строя силосную башню в совхозе, Жорка познакомился с командиром отца, Спиридоном Есауловым. Поэтому, когда во двор вошел Спиридон, полицейский уважительно поздоровался с ним и ушел в сад — пусть побеседуют братья.

Спиридон возглавил колхоз имени Тельмана, объединенный с совхозом «Юца» под новым именем.

У Семнадцатого источника он пил воду. Подошли немцы и тоже напились. Из их слов он понял, что от самой Германии им не встречалась такая вкусная минеральная вода — недаром спешили покорить мир. Спиридона тянуло к немцам, он заговаривал с ними, курил и волновался, как переодетый тигр в оленьем стаде. Как формировать сотню, когда он не знает почти никого? И направился к брату Михею.

— Эге, да ты совсем постарел, братец! — сказал Спиридон, не зная, с чего начать, ведь брат отрекся от него. — И костылик при тебе!

— Здорово, Спиря, вот гость нежданный, откуда?

— Да все оттуда — с исправления.

Братья помедлили и расцеловались — два полковника, два председателя колхоза.

— А ты ничего, не гнешься! — радовался встрече Михей.

— Тюрьма не курорт, а кормит.

— Уля, принеси вина, что я смудрил. Иван, руби индюка, гулять будем!

— Поздно, — сказал Спиридон. — У атамана я был.

— Приходил он сюда.

— Кончать тебя будут.

— Еще успеем выпить.

— Какой ты питок — как из гроба. Отступать не захотел?

— При смерти лежал.

— Завтра повезут тебя на казнь.

— Ну, ворон, раскаркался, пей да поминай брата песней! Про сына Василия слыхал?

— Фоля рассказала. Сам себе подавал команду. Герой… Все-таки дураки вы… Я на фронт просился из тюрьмы — не пустили.

— Иван, принеси газету! — сказал Михей.

Иван подал Спиридону газету с указом и статьей о Василии. Спиридон почитал, бережно спрятал газету в карман.

— Чего делать собираешься, Спиридон? Воевать больше не думаешь?

— Хватит, повоевался на своем веку.

— К немцам служить пошел?

— Я человек вольный, дай отдохнуть от Советской власти.

— А ко мне чего пришел?

— Проведать, брат все же. Завещание принять, может, отпишешь чего. Должок старый вернуть думка была.

— Какой должок?

— Когда брали вы нас в Чугуевой балке, обманул я власть — не все оружие сдал. Смазывали пулемет хорошо, покойный Халипов смазывал, патронов тысяч пять.

— Место помнишь?

— Найду.

— А как же мы взяли вас тогда?

— Прошляпили мы, песню слухали, а отрыть пулемет не смогли.

— Принимаю должок. И дарю его тебе. И еще тебе, — он протянул брату давний подарок Глеба, браукинг-кастет. — Пулеметчики нужны?

— Да, видать, понадобятся.

— Игнат Гетманцев, егерь. Вот и поквитаешься за Василия. И есть тут одна девка, Крастерра Васнецова. Маленькая такая, полненькая, а волосы, ровно твоя дочь, красные.

— Постой, постой, я ее видал, она под танки с плакатом лезла!

— Она! Я тебе дам записку, ты свяжись с ней, девка огонь, большой силы, это тебе второй пулеметчик. Она должна в «Горном гнезде», санаторий такой, установить красный фонарь для летчиков, ты помоги ей, девка еще неопытная, а ты медные трубы прошел, вот и справишь помин по сыну. Сделай, Спиридон, я за тебя бога буду молить на том свете.

— И бога уже вспомнил? Ты же его не признаешь!

— Для такого дела божеского признаю.

— Самолеты навести фонарем?

— Ага. Госпиталь там генеральский. Важная свечка будет Ваське.

— Ну пиши бумажку к этой… Крастерре — это что же за имя? Будто змея!

— Хорошее имя, и береги ее, я чую, она для партизанства рождена, я ее давно знаю, она в детстве у матери Февроньи Горепекиной наган стянула. Из детдома убегала. Ну, кто еще? Вот Иван, у него и фамилия наша, и отчество твое — тоже солдат. Попробуй Митьку Есаулова. Марию нашу знаешь — баба верная. Афоню Мирного помнишь? Сынишку его младшего — старший на фронте Кольку я послал к своим, если вернется — тоже тебе боец.