Андрей Губин - Молоко волчицы

Митька не унывал. Он не из тех, кто живет спустя рукава или зажирел, обленился — мыша не поймает. Хоть у него хозяйство с гулькин нос, а худо-бедно тысчонку денег имеет уже, у него и выжимки в ход идут, он при случае и объегорить сумеет партнера, будет смогаться за свое, а противника расчихвостит, за семь верст киселя хлебать не пойдет, а ради дела, заработка день при дне будет г о н я т ь п о ч т у — бегать туда-сюда. Занимать, кланяться, просить не любит, чужого не любит, помня казачью поговорку: с чужого коня серед грязи долой. Во многом похож на отца, а говорить им не о чем.

Подходили люди, здоровались с возвращенцем, угощали табаком.

— Едут! — закричали проворные казачата, завидев линейки начальствующих.

На первой катит старый большевик Михей Васильевич. Ради праздника принарядился и он. Ребятишки неотрывно смотрят на его почетное серебряное оружие, какое видели только в кино, у Чапаева.

Михей издали, незаметно, кивнул брату, которого Митька посадил рядом с собой.

За столы сели человек триста.

— Товарищи! — начал Михей Васильевич. — Двадцать лет назад мы организовали первую в стране коммуну, ставшую колхозом имени Тельмана. Много горя хлебнули первые коммунары — и убивали их белые банды, и дурманом поповским травили, а они выжили, не отступились от великого дела всей земли. Среди нас нет первого нашего коммунара Дениса Ивановича Коршака. Погиб наш славный механик Сережа Стрельцов… Прошу почтить память павших вставанием…Прошу еще внимания. Президиум Верховного Совета республики поручил мне вручить награды лучшим колхозникам…

В длинном списке награжденных Глеб услышал и свою фамилию — Мария Федоровна Синенкина, бывшая Глотова, осталась Есауловой.

Она вышла получать награду, красивая, нарядная — на высоких каблуках, вся в шелку, с золотыми кренделями кос, уложенных на голове.

— Звеньевая Есаулова первая у нас коммунарка, — продолжал Михей Васильевич. — Прошу всех выпить за ее здоровье до дна!

Подняли триста стаканов. Мария, отметил Глеб, чокнулась только с одним человеком — новым председателем колхоза и убежала во двор.

— Есть предложение выпить еще за одною коммунара — за Михея Васильевича Есаулова! — кричали возбужденные колхозники.

Михей Васильевич протестовал, он в первой коммуне не был — полком командовал, но собравшиеся выпили и за него.

Митька получил награду, ручные часы. Он спешил в поле — к пастухам и скотине, да и трактор не может простаивать. Глеб уже освоился за колхозным столом. Когда Митька уехал, соседом Глеба оказался Титушкин, бывший кулак, заведующий МТФ. Титушкин втолковывал что-то Ивану Есаулову о коровах. Иван не соглашался, посмеиваясь, сказал:

— Вы, Антип Прохорович, еще соленого зайца не ели в этом деле, я вас помню, вы занимались не коровами, а хлебом, ваши поля были у Нахрапкиной балки. Нехай вам скажет Глеб Васильевич — он коров получше нас с вами понимает.

— Соленого зайца я не ел, а жареный петух меня клевал! — куражился подвыпивший заведующий. — Вы по животноводству морокуете? — с пьяной вежливостью спросил он Глеба — они не знали друг друга.

Глеб понимал новое слово «животноводство» и ответил:

— Приходилось.

— И как вы считаете: первотелку лучше шесть раздоить или три раза на день?

— Два раза.

Иван торжествующе наливал вино.

— Почему, позвольте поинтересоваться? Мы получили брошюру академика, он пишет: шесть раз.

— Написать все можно, — говорит Глеб, начисто забывший о маузере.

— Почему?

— Когда это требуется корове, а не академику. К каждой корове свой подход.

— У нас пятьсот голов.

— Тогда и говорить нечего. Мы Зорьку доили и пять раз, и два, когда как. Таких коров, как Зорька, теперь нету.

— Это почему же? — обиделся Титушкин.

— Перевели.

— Неверно гутарите, гражданин. Коровы Митьки Есаулова на выставке медали получили, а бугай все призы превзошел…

Грянул колхозный оркестр.

— Музыка! — кричал зарозовевший Михей Васильевич. — Постойте с фокстротом — Шамиля давай! Кто со мной?

Но и танцы и песни были новые.

Лишь старики тихо тянули старинные песни.

Было десять часов утра. Колхозный бал только начинался. Захрипела на столбе черная тарелка репродуктора. Внезапно и четко разнесся железный голос диктора. Люди стихли, окаменели, сбились к столбу.

Война! С Германией!

Из соседних улиц бежали казаки, как в старину бежали их отцы при громе набата к белой хоругви с монгольским лицом Андрея Первозванного.