Сергей Цветков: Узники Тауэра

Строительство требовало больших расходов, что вызывало ропот в народе. Епископ Дургамский Ральф, ведавший сбором денег на строительство, был ненавидим горожанами. Их издевки над ним имели привкус горечи – его называли Фламбард (что значит «головня») и представляли всепожирающим львом. Тем не менее, дело продвигалось вперед, и Гундульф, умерший восьмидесяти лет от роду, мог видеть свою твердыню оконченной от фундамента до зубцов.

Белая башня была для своего времени гигантским сооружением. Этот каменный цилиндр четырех-пяти метров в диаметре уходил ввысь более чем на тридцать метров. Башня состояла из четырех ярусов: подземелья, нижнего этажа, банкетного этажа и парадного этажа. Каждый этаж делился на три комнаты: западную, идущую с севера на юг во всю длину башни; восточную, протянувшуюся параллельно первой; и поперечную, занимавшую южный угол здания. Комнаты были отделены друг от друга стенами трехметровой толщины. В башенных стенах скрывались тесные клети. Кроме того, отдельные помещения имелись в маленьких башенках, размещавшихся на углах главной башни.

Подземелья представляли собой нечто вроде каменного мешка. Несколько отверстий в стенах служили отдушинами и окнами одновременно. В старину эти помещения использовали как темницы для пиратов, мятежников и преследуемых евреев. Так называемая поперечная комната была темнее и сырее остальных – какая-то пещера под пещерой. Из северо-восточного отделения дверь выходила в тайное углубление в стене, куда не проникал ни воздух, ни свет. Страшнее этого каземата – готовой могилы для еще живого человека – трудно себе представить.

Нижний этаж состоял из двух больших комнат и галерей под сводами. Здесь помещалась стража – алебардщики и пикинеры. В галереях иногда содержали узников. Ниши в стенах, скорее всего, выполняли роль тайников для королевской сокровищницы.

Банкетный зал был уже частью королевского дворца. В этой длинной комнате имелся единственный на всю башню камин. Поперечная комната со временем была обращена в часовню Святого Иоанна Богослова, которая занимала два этажа. Большая часть царственных и знатных узников Тауэра содержались именно в этих покоях.

Парадный этаж состоял из большого зала Совета, малого зала, где заседали судьи, и хоров часовни Святого Иоанна, откуда был прямой ход в королевские покои.

Плоская крыша Белой башни с дубовыми балками и стропилами была необыкновенной твердости – в более поздние времена она выдерживала даже артиллерийский огонь.

Но, быть может, самая удивительная особенность этой твердыни Гундульфа состояла в недостатке дверей и лестниц. Видимо, при нем во всей Белой башне была всего одна дверь – да и то такая узкая, что в нее едва проходил человек. Подземелья вообще не имели выхода во внешний мир, а с внутренними помещениями сообщались посредством единственной лестницы – Колодезной. Два верхних этажа имели добавочные лестницы, но для защиты двух нижних было вполне достаточно трех-четырех солдат, занявших Колодезную лестницу.

И все же Белая башня оказалась не вполне надежной темницей для смелых и изобретательных узников.

Вильгельм Завоеватель был последним и самым страшным отпрыском викингов. В его гигантской фигуре, огромной силе, диком выражении лица, отчаянной храбрости, ярости его гнева, беспощадности мщения воплотился дух его предков, суровых воинов и кровожадных разбойников.

«Ни один король на земле, – признавали даже его враги, – не может сравниться с Вильгельмом». Он никогда не считал своих врагов. Никто не мог натянуть его лука, его палица пробила ему дорогу до королевского знамени через толпу англосаксов в битве при Гастингсе. Его величие проявлялось именно в те минуты, когда другой бы пришел в отчаяние. Но если сердце его ожесточалось, он не ведал жалости. При осаде Алансона он отсекал руки и ноги пленникам и забрасывал их за городские стены – в отместку за насмешки, которые позволили себе осажденные. В Гэмпшире он выгнал тысячи людей из домов, чтобы устроить место для охоты. Разграбление им Нортумберленда надолго сделало Северную Англию пустыней.

Мрачный вид, гордость, молчаливость и дикие вспышки гнева делали Вильгельма одиноким даже среди его двора. «Суров он был, – пишет английский хронист, – и большой страх имели к нему люди». Сам гнев его был молчаливым; в такие минуты «ни с кем не говорил он, и никто не смел говорить с ним». Только на охоте, в лесном уединении его характер смягчался: «Он любил диких оленей, точно был их отцом».