Даниил Коцюбинский - Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

Существует мнение, согласно которому Николай II втайне чуть ли не радовался свершившемуся и уж во всяком случае испытывал эмоции позитивного свойства. «С самого первого доклада – о таинственном исчезновении Распутина, до последнего – о водворении его тела в часовню Чесменской богадельни, – пишет дворцовый комендант В. Н. Воейков, – я ни разу не усмотрел у Его Величества скорби и, скорее, вынес впечатление, будто бы государь испытывает чувство облегчения» 346.

Даже если не принимать во внимание тот факт, что последний российский император был чрезвычайно скрытен и редко обнаруживал свои душевные волнения 347, все равно вряд ли правильным будет вывод о том, что главным чувством, которое испытывал царь в связи с известием о трагической гибели «старца», было чувство облегчения.

С одной стороны, Николай явно был измучен многолетней антираспутинской фрондой, ежесекундно убеждавшей его самого в его полной беспомощности, и, как устоявшийся православный фаталист, действительно мог воспринять уход Нашего Друга в мир иной как своего рода перст Божий.

Однако, с другой стороны, будучи все же человеком безусловно вменяемым, Николай не мог не сознавать того ясного факта, что убийство Распутина – это прямой и дерзкий вызов, брошенный императорской семье ее заклятыми врагами. Думается, «тайно благожелательное» или хотя бы «вяло индифферентное» отношение Николая к распутинским убийцам в этой связи было абсолютно исключено.

Тем не менее, несмотря на гнев и отчаяние Александры Федоровны, царь так и не решился на то, чтобы покарать убийц Нашего Друга. Слова и действия, посредством которых Николай II отреагировал на случившееся, были, как обычно, вялы и безнадежно половинчаты.

Дмитрия Павловича решено было послать на безмятежно сонный Персидский участок фронта. Тут же последовало коллективное прошение великих князей об отмене этого решения, ибо, ввиду «отсутствия жилищ, эпидемий и пр.», «пребывание там для великого князя будет равносильно его полной гибели, и сердце Вашего Величества проникнется жалостью к юноше, которого Вы любили, который с детства имел счастье быть часто и много возле Вас и для которого Вы всегда были добрым отцом» 348и т. д.

Отповедь Николая II, которую он мучительно составлял около суток 349, звучала так: «Никому не дано право заниматься убийством, знаю, что совесть многим не дает покоя, так как не один Дмитрий Павлович в этом замешан. Удивляюсь вашему обращению ко мне. Николай» 350.

Неудивительно, что после такого жалкого ответа, из которого следовало, что, хотя царь подозревает в измене многих своих родственников, он никогда не решится ни на какие радикальные действия против них, члены императорской фамилии, по словам В. Н. Воейкова, утратили всякую меру самообладания: «…великая княгиня Мария Павловна (старшая)… не стеснялась при посторонних говорить, что нужно убрать императрицу; а великий князь Николай Михайлович, как самый экспансивный из великих князей, в своих разговорах в клубах и у знакомых настолько критиковал все исходившее (как он говорил) из Царского Села, что государю пришлось ему предложить проехаться в его имение Грушевку Екатеринославской губернии» 351.

31 декабря 1916 года царь через курьера передал великому князю Николаю Михайловичу письмо: «Повелеваю тебе выехать в Грушевку на 2 месяца». И здесь же: «Прошу тебя это исполнить» 352. «Повелеваю» и «прошу» – трагедия раздвоения слабой личности, волею судеб обреченной играть «самодержавную роль»…

Великий князь Дмитрий Павлович, на следующий день после убийства поражавший окружающих своей бледностью («бледный как смерть» 353; «бледный как полотно» 354), в начале января 1917 года был выслан из Петрограда в Персидский отряд генерала Баратова и на пересадке в Баку дал нечто похожее на нервный припадок: «Он плакал почти весь день» 355.

Ф. Ф. Юсупов был выслан в Курскую губернию, в родовое имение Ракитное.

«С тягостным чувством я сел в вагон… Ударил третий звонок, пронзительно свистнул паровоз, и платформа поплыла мимо, потом исчезла совсем. Скоро исчез и Петербург. За окном была зимняя ночь, спящие в сумраке снежные поля, по которым одиноко мчался поезд.

И я был одинок со своими мыслями, которые проносились в моей голове под однообразный стук колес увозившего меня поезда» 356.

Следствие по делу об убийстве Распутина, начатое 19 декабря 1916 года, формально тянулось вплоть до 16 февраля 1917 года. Однако отчет о расследовании обстоятельств убийства никогда не публиковался. В суд это дело также не отправилось: в нем был замешан великий князь Дмитрий Павлович, а это означало, что не только он, но и его сообщники оказывались фактически вне юрисдикции органов правосудия.