Даниил Коцюбинский - Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

В ходе этой аудиенции «старец», судя по всему, укрепил царя в намерении принять на себя бремя управления всей русской армией. Правда, в тот раз он не смог (или не рискнул) поднять вопрос о том, чтобы его единственный сын Дмитрий не был отправлен фронт (позднее Александре Федоровне удастся определить его в свой санитарный поезд).

Либо в этот же день, либо на следующий 213Распутин, судя по всему, встретился отдельно с Александрой Федоровной: «А потом спросила меня Мама: „Правда ли, што говорят, што ты (это я) с женщинами… Имеешь?..“ И тут я сказал Маме такое, што, может, и сам не понимал в себе, ибо сие не от ума… а от духа… Вот, сказал я: „Дух мой мучается… люди соблазняют… Пьянный – творю пьянное!.. Но в трезвости вижу нутро человечье… и так больно… так больно… што только в пьянном огне забываю…“ – „А пошто, – спросила Мама, – не берешь на себя муку, а топишь ее в вине?“ – „Потому што срамоту вижу только в отрезвлении… потому трезваго к себе не подпустят человеки“. – „А нас видишь ты? нутро… видишь?“ – тихо спросила Мама. И такое страшное увидел я… што сказал Ей: „Помни, ежели меня с тобой не будет… то великую муку твою выпью… и в тебя волью радость великую… ибо мука земная – во царствие путь… Где ноги твои слезами радости омою… А боле не спрашивай!..“ Но уже она не спрашивала. Тихия слезы капали на мои руки… И она шептала, целуя мои пальцы: „О, мой Спаситель, мой Бог, мой Христос!“ И уже уложив ее на кушетку, я услыхал ея шепот. Будто сквозь сон: „Молю тебя… обо всем этом… Аннушке не говори! Не надо!..“ Не скажу… Только сам думаю, што это: бабье, а не царское… – Молить, просить, как нищая… А володеть должна, как Царица» 214.

Запись в Дневнике императора от 4 августа свидетельствует о том, что духовная идиллия в отношениях императора со «старцем» вроде бы восстановилась: «Вечером приехал Григорий, побеседовал с нами и благословил меня иконой» 215(скорее всего, по случаю грядущего вступления Николая в должность главнокомандующего).

Возможно, именно в эти дни (Матрена Распутина пишет о «второй половине 1915 года», когда вести с фронтов «становились все хуже), Григорий, дабы окончательно стереть осадок о московской истории, впервые за весь период войны выступил с «милитаристской» инициативой, направленной на поддержку боевого духа православного воинства. «Душевно переживая от невозможности как-то помочь несчастным на фронте, отец… послал великому князю Николаю Николаевичу записку, в которой просил разрешения приехать в передовые части, чтобы помолиться вместе с солдатами» 216. Ответ гласил: «Приезжай. С радостью тебя повешу» 217. Впрочем, учитывая, что реакцию великого князя было несложно предугадать, это, быть может, была еще и «хитрая провокация», призванная укрепить Николая в намерении снять Николая Николаевича с должности главнокомандующего.

Однако противники Распутина не сразу почувствовали изменение конъюнктуры и продолжили борьбу за его удаление из столицы. Стремясь ковать железо, пока горячо, министр внутренних дел Н. Б. Щербатов попытался добиться скорейшего отъезда Григория из Петрограда. Ни глава МВД, ни другие влиятельные лица не хотели и не могли понять главного: в сложившихся условиях Николай с Распутиным все равно не расстанется.

«Сам император, – полагает С. Л. Фирсов, – искренне считал себя религиозно ответственным только перед Богом. Признать же Гр. Распутина еретиком или просто пойти навстречу общественному мнению, требовавшему удалить „старца“, значило по большому счету признаться в отсутствии религиозной интуиции и, следовательно, усомниться в собственных религиозных правах (как Помазанника Божия и Верховного Ктитора главенствующей конфессии). Для искренно верующего человека, каким был император Николай II, подобное признание было невозможно» 218.

Такое объяснение представляется идеологически усложненным. В действительности дело заключалось в том, что, начиная с весны 1915 года, Николай и Александра вновь, как и в предвоенный период, остались перед лицом разбушевавшейся оппозиционной стихии, психологически оградить от которой их мог только один человек – Григорий Распутин. И чем непроходимее оказывалась пропасть недоверия между царями и их подданными, тем влиятельнее и политически масштабней становилась фигура «старца».

Когда Николая упрекали в том, что его дружба с Распутиным гибельна для династии, царь неизменно возражал: «Как раз наоборот… Вот посмотрите: когда у меня забота, сомнение, неприятность, мне достаточно пять минут поговорить с Григорием, чтобы тотчас почувствовать себя укрепленным и успокоенным. Он всегда умеет сказать мне то, что мне нужно услышать. И действие его слов длится целые недели…» 219