Даниил Коцюбинский - Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

В январе 1910 года Феофан, не выступая пока что открыто, решил поведать «всю правду» императору, однако был принят Александрой Федоровной, которая в ответ на все обвинения, выдвинутые Феофаном, как сам он рассказал следователям ЧСК (Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства), «возражала мне, волновалась, говорила из книг богословских». Не помогла даже исповедальная история М. Вишняковой (см. выше), которую Феофан решился озвучить в ходе беседы с императрицей. «Все эти тяжелые годы, – вторил своей жене в разговоре с фрейлиной С. Н. Тютчевой (также выступавшей против «старца». – А. К., Д. К .) Николай, – я прожил только благодаря его (то есть Распутина. – А. К., Д. К .) молитвам» 92.

Тогда Феофан решает вынести сор из избы и вместе с иеромонахом Вениамином Федоченковым – таким же, как и сам Феофан, аскетом-девственником, организует полномасштабную политическую кампанию, к которой подключаются крайне правый монархист редактор газеты «Московские ведомости» Л. А. Тихомиров. Затем антираспутинскую эстафету перехватят православный миссионер, ассистент профессора Московской духовной академии и издатель «Религиозно-философской библиотеки» М. А. Новоселов, а также председатель Государственной думы октябрист А. И. Гучков, к этому времени разуверившийся в реформаторском потенциале верховной власти и активно искавший повода заявить о недовольстве центристских сил существующим положением вещей.

«Распутин оказался, – отмечает в этой связи А. Н. Боханов, – в фокусе социальной борьбы, стал инструментом политических и фракционных интриг, удобным способом общественной саморекламы, публичного самоутверждения» 93.

Разгорающийся скандал вызвал крайнюю обеспокоенность со стороны председателя Совета министров П. А. Столыпина, ясно сознававшего, что начавшаяся в обществе публичная дискуссия о Распутине наносит мощнейший удар по престижу царской власти и что это в конечном счете вернейший путь к новой всероссийской смуте.

В январе 1910 года (М. В. Родзянко ошибочно датирует этот факт началом 1911 года) П. А. Столыпин, по настоянию Николая, вызвал Распутина к себе. Устраивая эту встречу, царь надеялся, что премьер-министр, убедившись в том, «каков он есть человек», найдет со «старцем» общий язык. Однако П. А. Столыпин, собравший к тому времени на Распутина компрометирующий материал, вопреки царским ожиданиям, «прикрикнул на него и, сказав ему прямо, что на основании документальных данных» Григорий у него в руках и он может его «раздавить в прах, предав суду по всей строгости закона о сектантах», предложил «немедленно, безотлагательно и притом добровольно покинуть Петербург и вернуться в свое село и больше сюда не появляться» 94.

«Он (П. А. Столыпин. – А. К., Д. К .) грозности этой напустил, – вспоминал об этой беседе Распутин. – Сидит, как петух на воротах, и будто не видит меня… <���…> А у самого – руки дрожат и в глазах муть. <���…> Он как заорет: „…Вот, штобы в столице и духу твоего не было!“ А я ему: „Вот што, барин, из Питера-то я уеду… дело есть; только уеду – обласканный, а вернусь еще более желанный… а, сдается, ты – за могилой едешь!..“» 95

Когда П. А. Столыпин доложил обо всем Николаю, тот, «выслушав его, не обмолвился ни одним словом и просил перейти к делам очередного доклада» 96. Это означало крайнюю степень неудовольствия.

В оппозиционной периодической печати тем временем была опубликована серия статей, изобличающих Распутина, причем к уже обычным обвинениям в хлыстовстве либералы присоединили упоминания о связях Распутина с черносотенными церковниками и некими таинственными «высокопоставленными лицами». Именно с этого времени Григорий Ефимович Распутин начал превращаться из реального человека в литературно-публицистический миф.

Распутин пытается вырваться из окружившего его со всех сторон «кольца фронтов». Он пишет Феофану: «Благослови, Владыко, непотребного и прости… как прежний единомышленник». Молит своего заклятого недоброжелателя Антония Волынского (Храповицкого): «Благослови, Владыко миленький, не обижайся. Я вам зла не принесу… а евреи пусть ругают», пытаясь таким образом сыграть на антисемитских струнах черносотенной души архиерея. Просит благословения еще у одного Антония (Вадковского) – митрополита Петербургского. Отправляет письмо врагу номер один – П. А. Столыпину.

Однако на защиту Григория горой становится только лично обязанный ему Илиодор. Даже Гермоген начинает высказываться уклончиво: «Три года назад он (Распутин. – А. К., Д. К .) произвел на меня впечатление человека высокой религиозной настроенности; после, однако, я получил сведения о его зазорном поведении… История Церкви показывает, что были люди, которые достигали даже очень высоких духовных дарований, а потом падали нравственно» 97.