Даниил Коцюбинский - Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

«Становись на колени!.. Клянись. <���…> Целуй икону, целуй святые мощи!» – гремел Гермоген, и окровавленный, дрожащий от страха и вытянувшийся в струнку Григорий вынужден был повиноваться 109. Ударяя себя в грудь и бормоча молитвы, он, растерявшись, дал клятву, что никогда больше не увидит царя 110. Но потом, почувствовав, что нападающие тоже нервничают и излишне горячатся, стал ответно браниться и даже бросился с нападками на Гермогена. Тогда Распутина принялись душить, при этом юродивый Митя столь неуклюже суетился, что Григорий в итоге сумел вырваться, обложить на прощание владыку Гермогена площадными ругательствами и выбежать на улицу, где тут же принялся жаловаться прохожим, что его хотели оскопить 111.

И вновь, как и в истории с Феофаном, Распутина в первую очередь охватила не жажда мести, а страх потерять царское расположение. Уже на следующий день он примчался к Илиодору: «Голубчик, дружок! Пойми меня! Пожалей меня! Я ведь тебе помог когда-то. Окажи мне милость. Помири с Гермогеном… Папа и Мама шума боятся. А это ведь шум будет… Пожалей Папу и Маму, ведь они тебя так любят, так любят…» Илиодор сперва упрямился, но потом все же согласился пойти с Распутиным к Гермогену. Однако тот беседовать с Распутиным отказался, демонстративно повернувшись к нему задом и жуя просвирку. «Владыка!» – в отчаянии крикнул Григорий и «как бы кем ужаленный выбежал из покоев, на ходу надевая шубу и шапку» 112.

Лишь после того, как, возмущенный тем, что на Распутина «напали, как нападают разбойники в лесу, заманивши свою жертву в западню» 113, государь отказал Гермогену в аудиенции, Григорий успокоился и встретил пришедшего к нему Илиодора «с наглою, злою улыбкою и словами на своих безобразно-чувственных губах: „Ну что, как Гермогешка, достукался! Нарвался…“» 114

Через несколько дней после нападения на Распутина, в январе 1912 года, по требованию обер-прокурора В. К. Саблера (несмотря на посреднические усилия П. А. Бадмаева, пытавшегося через В. А. Дедюлина использовать эту ситуацию для обретения благорасположения со стороны царствующих особ) Гермоген был лишен епископской кафедры и сослан в Литву, в Жировицкий монастырь. Илиодор, тайно проживавший в течение некоторого времени все у того же П. А. Бадмаева и намеревавшийся затем «пробраться в Царицын, засесть с народом в монастыре и открыть бунт против Распутина» 115, был своевременно схвачен жандармами и заточен в исправительный Флорищевский монастырь (около города Горбатова во Владимирской епархии) с запрещением появляться в Царицыне и Петербурге.

8 мая 1912 года Илиодор подал в Святейший синод революционно-боевое по духу прошение о снятии с него сана: «Или передайте суду Распутина за его ужасные злодеяния, совершенные им на религиозной почве, или снимите с меня сан. Я не могу помириться с тем, чтобы Синод, носитель благодати Св. Духа, прикрывал „святого чорта“, ругающегося над церковью Христовою!» 116Полугодичные увещевания ни к чему не привели. 19–20 ноября Илиодор послал в Святейший синод «отречение», подписанное кровью: «Я же отрекаюсь от вашего Бога. Отрекаюсь от вашей веры. Отрекаюсь от вашей церкви. Отрекаюсь от вас как от архиереев» 117.

Атака на Распутина со стороны крайне правых развивалась в унисон, а зачастую и в фактическом взаимодействии с не менее яростными нападками со стороны политиков противоположного – либерального – лагеря.

Активное участие в антираспутинской кампании принял, в частности, А. И. Гучков, в конце 1911 года начавший распространять отпечатанные на гектографе письма императрицы и царских дочерей к Распутину. Наиболее с обывательской точки зрения двусмысленным и позволяющим заподозрить царицу в супружеской измене было письмо Александры Федоровны: «Возлюбленный мой и незабвенный учитель, спаситель и наставник. Как томительно мне без тебя. Я только тогда душой покойна, отдыхаю, когда ты, учитель, сидишь около меня, а я целую твои руки и голову свою склоняю на твои блаженные плечи. О, как легко, легко мне тогда бывает. Тогда я желаю мне одного: заснуть, заснуть навеки на твоих плечах, в твоих объятиях. О, какое счастье даже чувствовать одно твое присутствие около меня. Где ты есть? Куда ты улетел? А мне так тяжело, такая тоска на сердце… Только ты, наставник мой возлюбленный, не говори Ане [Вырубовой] о моих страданиях без тебя. Аня добрая, она – хорошая, она мне любит, но ты не открывай ей моего горя. Скорее приезжай. Я жду тебя и мучаюсь по тебе. Прошу твоего святого благословения и целую твои блаженные руки. Вовеки любящая тебя М[ама]» 118.