Даниил Коцюбинский - Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

«Словом, оказались мы в засаде. Новости узнавали только из газет и рассказов тех, кто приходил 364. Всяк, разумеется, высказывал свою точку зрения. Но у всех заметили мы боязнь действия и полное отсутствие каких-либо планов. Те, кто мог что-то сделать, благоразумно держались в сторонке».

Единственным представителем дома Романовых, более или менее открыто и принципиально поддержавшим убийц, оказалась великая княгиня Елизавета Федоровна, которая, как будет видно из нижеследующего, скорее всего, изначально была в курсе заговора. Узнав о том, что Феликс убил Распутина, она просила в телеграмме на имя Дмитрия Павловича «передать мне, что она молится за меня и благословляет мой патриотический поступок» 365. Посланная тогда же великой княгиней родителям Феликса телеграмма гласила: «Молитвами и мыслями [с] вами. Да благословит Господь вашего сына патриотический подвиг» 366.

Бывший дворцовый комендант В. Н. Воейков приводит полный, судя по всему более точный, текст обеих телеграмм:

1. «Москва, 18.XII, 9.30. Великому князю Дмитрию Павловичу. Петроград . Только что вернулась вчера поздно вечером, проведя неделю в Сарове и Дивееве, молясь за вас всех дорогих. Прошу дать мне письмом подробности событий. Да укрепит Бог Феликса после патриотического акта, им исполненного. – Елла» .

2. «Москва, 18.XII, 8.52. Княгине Юсуповой. Кореиз . Все мои глубокие и горячие молитвы окружают вас всех за патриотический акт вашего дорогого сына. Да хранит вас Бог. Вернулась из Сарова и Дивеева, где провела в молитвах десять дней. – Елизавета» 367.

Как нетрудно заметить, Елизавета Федоровна оба раза упоминает о своем паломничестве в святые места, которое длилось то ли семь, то ли десять дней. И делает это не случайно, ибо, как следует из телеграммы, адресованной Дмитрию Павловичу, посещение великой княгиней Сарова и Дивеева сопровождалось ее молитвами «за вас всех дорогих» – то есть, как следует из контекста, за Дмитрия, Феликса и еще каких-то близких им людей. Нет нужды сомневаться, о какой именно дорогой сердцу Елизаветы Федоровны компании идет речь. Равно как не остается особых сомнений и в том, что сестра императрицы знала о готовящемся теракте как минимум за 7–10 дней до его осуществления 368.

Позднее, при личной встрече с Феликсом, Елизавета Федоровна высказалась более развернуто, подыскав совершенному Юсуповым преступлению православно-каноническое оправдание: «Иначе ты и не мог поступить… Твой поступок – последняя попытка спасения родины и династии. И не твоя вина, что ожиданьям твоим не ответили. Вина – тех, кто свой собственный долг не понял. Убийство Распутина – не преступление. Ты убил дьявола. Но это и заслуга твоя: на твоем месте так должен был поступить всякий» 369.

Последней, уже совсем призрачной надеждой заговорщиков оставался председатель Совета министров А. Ф. Трепов, которого общественное мнение выводило за пределы распутинского лагеря. Однако и здесь Юсупову пришлось убедиться в наивности своих расчетов.

«Спустя несколько дней меня вызвал председатель Совета министров Трепов. Встречи я ждал с нетерпеньем, но и тут был разочарован…

– Полагаю, – сказал я, – вы вызвали меня по приказу императора?

– Именно так.

– Стало быть, все слова мои будут переданы Его Величеству?

– Разумеется. Я ничто не скрою от своего государя.

– Тогда неужели я доверюсь вам? Даже если и убил я Распутина? Неужели назову имена товарищей? Соблаговолите передать его величеству, что убийцы Распутина преследовали одну цель: спасти царя и Россию. А теперь, ваше превосходительство, – продолжал я, – позвольте задать вопрос вам лично: так ли необходимо теперь терять драгоценное время на розыски убийц, когда каждая минута дорога и надо Россию спасать, Россию! Посмотрите, как ликует народ, узнав о смерти Распутина, и как беснуются распутинцы. А что до государя, он, я уверен, втайне тоже рад и надеется теперь на вашу общую помощь, чтобы выйти из тупика. Так объединитесь и помогите, пока не поздно. Неужели никто не понимает, что мы накануне страшных потрясений и только коренные перемены во всем решительно, во внутренней политике, в монархии, и в самом монархе и семье его смогли бы спасти нас от чудовищной революционной волны, которая вот-вот на Россию нахлынет?

Трепов слушал внимательно и удивленно.

– Князь, – сказал он, – откуда в вас подобные идеи и силы?

Я ничего не ответил, на том и кончилось.

Беседа с Треповым была последним нашим призывом к властям» 370.