Борис Фрезинский: Писатели и советские вожди

Каменев никогда не рвался к личной власти, не претендовал на лидерство, политическое честолюбие не было главным мотором его существования. Продолжим цитировать Ф. Раскольникова: «Еще во время болезни Ленина руководство страной и партией перешло к „тройке“: Сталин, Зиновьев, Каменев. Как музыкальное трио они великолепно дополняли друг друга: железная воля Сталина сочеталась с тонким политическим чутьем Зиновьева, уравновешивалась умом и культурой Каменева. Зиновьев и Каменев были более на виду, чаще выступали с докладами на огромных собраниях в Большом театре и в Колонном зале Дома Союзов, но меткой пчелиного улья, хозяином „тройки“ Политбюро и всего Центрального Комитета с самого начала был Сталин».

Не будучи интриганом, Каменев все-таки оказался втянутым в политические схватки — сначала он поддавался влиянию Зиновьева в его, тайно и явно поощряемой Сталиным, борьбе с Троцким, а вскоре вместе с Троцким и Зиновьевым выступил против Сталина, но здесь его ждало полное и окончательное поражение (естественное для борьбы достаточно интеллигентного человека против политика с моралью пахана).

Последующие этапы карьеры Каменева: в январе-августе 1926 г. — нарком внешней и внутренней торговли, с декабря 1926-ш — полпред в Италии, затем председатель научно-технического управления ВСНХ; в ноябре 1927-го исключен из ВКП(б) и, как и Зиновьев, выслан на полгода в Калугу; 22 июня 1928 г. восстановлен в ВКП(б) и возвращен в Москву, где назначен на административно-хозяйственную работу…

Теперь два значимых высказывания хорошо знавших его людей:

«Каменев — „умный политик“, по определению Ленина, — писал Троцкий, — но без большой воли и слишком легко приспосабливающийся к интеллигентной, культурно-мещанской и бюрократической среде» [5] Троцкий Л. Портреты революционеров. Chalidze Publications. Vermont. 1988. С. 190. . А Луначарский, знавший Каменева еще до 1905 г., писал о нем: «Помимо нашей общеполитической работы — нас сразу соединило и многое другое, например, большая любовь Каменева к литературе, его сердечная мягкость и значительная широта взглядов, которая выгодно отличала его даже от самых крупных работников социалистического движения… Настоящее призвание Каменева не столько ораторское, сколько писательское» [6] А. Луначарский, К. Радек, Л. Троцкий. Силуэты: политические портреты. М., 1991. С. 299. .

Литераторы, обращаясь к Каменеву с письмами, неизменно подчеркивали его репутацию человека гуманного и внимательного к деятелям культуры. Однако после того как Каменева оклеветали, прокляли, расстреляли и полвека не реабилитировали, никому из писателей, живших в СССР, и в голову не приходило вспоминать его добрым словом [7] Исключение, пожалуй, — мемуары Эренбурга, где он, не назвав фамилии Каменева, человечно написал о председателе Моссовета 1921 г. ( Эренбург И. Люди, годы, жизнь: В 3 т. М., 2005. Т. 1. С. 357). . Писатели-эмигранты тоже корректировали свою память политическими соображениями, но другого рода. Поэт Владислав Ходасевич, чью парижскую жизнь не назовешь сладкой, вспоминал свои советские годы не иначе, как о времени, «когда русской литературой при помощи безвольного Луначарского управлял Каменев» [8] Ходасевич В. Собр. соч.: В 4 т. М., 1997. Т. 4. С. 223 (это напечатано 17 июня 1925 г. в парижских «Последних новостях»). — а ведь запросто приходил к Каменеву в Кремль, делился бытовыми невзгодами, получал поддержку.

Вспомним еще одного писателя-эмигранта — А. И. Куприна. Осенью 1919 г. в Гатчину, где он постоянно жил, вошли войска Юденича, и Куприн тут же стал редактором штабной газеты Белой армии «Приневский край». В ней он писал о Ленине: «Чем держится он среди народа и откуда в одном человеке могла сосредоточиться такая страшная жажда крови, такая сатанинская ненависть к людям и презрение к чужим мукам, к чужим людским страданиям и чужой жизни?» [9] Приневский край. Нарва. 1919. 25 окт. Цит. по: Куприн А. Голос оттуда. 1919–1934. М., 1999. При такой-то, как теперь бы сказали, отвязанности, в статье «Александриты» Куприна вдруг (или не вдруг?) отпустила застившая глаза ненависть: «В конце 1918 года мне пришлось быть по одному делу в Москве, на Тверской, в старинном генерал-губернаторском доме, занятом тогда, если не ошибаюсь, Московским Советом. Мне пришлось там беседовать довольно долго с одним видным лицом большевистского мира, человеком, кстати сказать, весьма внимательным, умным и терпимым <���…> Этот человек был — Л. Б. Каменев…» [10] Новая русская жизнь. Гельсингфорс. 1920. № 29. 6 февр.