Иван Калинин - Под знаменем Врангеля - заметки бывшего военного прокурора

Невесело жилось в Чилингире. Правда, глава лагеря, ген. Гуселыциков, не очень роптал, получив, как и все высшие строевые начальники, лиры на «представительство». Он по-прежнему был всегда в подпитии, смеялся или ругался, щедро рассыпая при этом свое любимое словцо «гниды», изредка навещал французского коменданта лагеря «лейтенанта кавалерии снегов» Лелю, чаще же всего нарезался до положения риз в кругу своих приближенных. Один из этих последних, полк. Фалометов в начале 1919 года во время пирушки прострелил Гуселыцикову бок, едва не отправив на тот свет эту донскую знаменитость. Другой был некто полк. Шевырев, который начал у Гуселыцикова службу денщиком и постепенно за «боевые отличия» дослужился до чина полковника.

Но все остальные в Чилингире мыкали горе.

Если кому из хозяйственных чинов удавалось, с помощью кражи продуктов, ублаготворить свой желудок, то он все равно был подвержен тем же прочим неприятностям, как и все лагерные сидельцы, живя в общей куче, в грязи, среди паразитов. Командиры полков обитали в хлевах, лишь в лучшем случае отгородившись от прочей массы палаточными полотнищами. Во всем Чилингире только ген. Гуселыциков с приближенными жил по-человечески, заняв постоялый двор.

В нашей сторожке не было никакой мебели. Ночью не все могли лежать, так как не хватало пола для полуторы дюжины человек. Постелью нам служили шинели, локти — подушками. Однако и эту сторожку мы насилу отстояли от покушений ген. Курбатова, коменданта лагеря. Зато генералу удалось отвоевать крошечную кладовку от отца Александра, того самого попика, которого о. Андроник вынудил уйти из корпуса в Таврии. Устроившись приходским священником в Б. Токмаке, о. Александр, однако, не рискнул отстать от армии, бежал вместе с нею в Крым, а оттуда за границу. В Чилингире он, человек семейный, ухитрился занять какой-то чуланчик в турецком доме, на который позарился и ген. Курбатов.

Не уйду! — заявил строптивый иерей комендантскому адъютанту, который пришел его выселять.

Вам приказал выселиться сам начальник лагеря ген. Гуселыциков, — объявил ему лично ген. Курбатов.

Все равно не покорюсь.

Тогда я вас арестую.

Попробуйте… Мы тоже не святый боже.

Взбешенный генерал убежал за казаками. У последних опустились руки, когда они пришли к о. Александру. Он стоял посредине чуланчика в полном священническом облачении, с крестом и евангелием в руках.

Что ж, берите, ведите через лагерь, а? Испугались креста господня… то-то!

На другой день, по жалобе Гуселыцикова, ген. Абрамов вызвал буйного иерея в Хадем-Киой для объяснений и задержал его там.

Французы имели над нами только внешнее наблюдение, предоставив внутренний распорядок всецело нашим донским властям. Но они окарауливали лагерь, стараясь не допускать ухода из него. С этой целью в разных пунктах вокруг Чилингира выставлялись часовые.

Это мало помогало.

Казаки расползались по окрестностям, как тараканы. Неугомонная казачья натура не могла мириться с бездеятельной жизнью в хлевах. Кто боялся окончательно порвать связь с армией, где пока еще давали паек, те бродили по соседним турецким и греческим деревушкам в поисках работ, или нищенствовали, или пытались «партизанить». Впрочем, добродушные турки к этим последним развлечениям рыцарей белого стана относились с гораздо меньшей снисходительностью, чем русские крестьяне. Три офицера марковской дивизии, попавшие среди эвакуационной неразберихи вместо Галлиполи в Санджак-Тепэ, поплатились жизнью за свои старые добровольческие замашки.

Торговля в Чилингире царила вовсю. Образовался толчок. «Пискулянты», — так здесь звали спекулянтов, — пешком пробирались через горы на берега Мраморного моря, покупали рыбу и продавали ее в лагере своим же вдвое дороже. Полк. Астахов, бывший глава таганрогской полиции, а затем член военно-судебной комиссии, был одним из первых, начавшим служить вместо Фемиды Меркурию.

Турецкую валюту приобретали путем распродажи своего или казенного имущества, у кого оно еще сохранилось. Обезоруженные и приниженные французами турки, готовясь к мести, охотно скупали револьверы и винтовки и не жалели на это лир. Многочисленные гастролеры из Константинополя, своя же эмигрантская братия, простирались в Чилингир, скупали здесь за бесценок обмундирование, белье, обувь, часы, даже и «хамсу» и уносили на спинах мимо французских часовых в столицу. Американские подарки попадали к ним в руки немедленно по выдаче. Бескорыстные янки знали это, но щедрость их не уменьшалась.