Лев Минц - Блистательный Химьяр и плиссировка юбок

Но где теперь те 3 000 000 польских евреев? Скажем сразу: отнюдь не все погибли, но сохранились не в Польше, а потому и разговор о них в других частях нашего повествования. Осталось евреев в Польше так мало, что и говорить-то «осталось» не приходится…

Но прежде чем, дорогой читатель, мы перейдем к еврейским этническим и субэтническим группам к западу от Польши, нам следует четко усвоить и запомнить одну вещь, я бы даже сказал, аксиому. Она гласит: «Сколь велико бы ни было еврейское население той или иной страны, сколь своеобразна ни была бы эта группа, она всегда мала по сравнению с пришельцами из двух великих стран (имеются в виду, естественно, Пейл ун Литэ)».

Чехия тут — не исключение. Еврейская община Чехии и особенно Праги — одна из старейших и достойнейших в мире. Входить в гражданское общество чешские евреи начали со второй половины XIX века и тогда же перешли по большей части на немецкий язык (что, кстати, сильно раздражало пробудившееся чешское национальное самосознание). И внешние имена звучали по-немецки. Вспомните, Кафка был Францем, а не Франтишеком — это чешский эквивалент немецкого Франц; фельдкурата Каца из бессмертного «Швейка» звали Отто. Почему-то очень пришлись по вкусу эмансипирующимся евреям имена Мориц и Изидор, и в чешских анекдотах евреев всегда звали Мориц Кон (Kohn) и Изидор — тот, правда, мог иметь по-чешски звучащую фамилию Роубичек. (То есть она звучит по-чешски для всех, кроме чехов.)

Однако количество евреев, так сказать, исконно местного розлива не шло ни в какое сравнение с потомками тех, кто хлынул в столичный (третий столичный в Австро-Венгрии) город Прагу из Галиции и Подкарпатской Руси: то есть все из той же Польши, по еврейской географии — фун Пейл.

А с ними пришли и те имена и фамилии, которые звучат для нас по-еврейски.

Своеобразие и авторитет пражской (и всей чешской) еврейской общины были таковы, что пришельцы почти сразу стали местным евреям подражать. И вчерашний Ицхок становился тем самым Изидором, а Мойше — именно Морицем. Чем, естественно, набор имен отнюдь не ограничивался…

Уже перед провозглашением независимой Чехословакии в 1918 году сформировался достаточно обширный круг евреев, которые в обществе, а зачастую и дома стали говорить по-чешски, тем самым подчеркивая свою лояльность к национальным стремлениям основной нации.

Само собой, что в независимой стране этот круг расширился. И, естественно, внешние имена зазвучали в чешском варианте. Георг стал Иржи (это и есть по-чешски Георг и Юрий, что, как известно, одно и то же имя); Франц стал Франтишеком, Мориц — Моржицем, Йоганн — Яном и т. д. Этому способствовало то, что в чешском языке принято переводить имена: к примеру, верный соратник Маркса (Карела Маркса!) Фридрих Энгельс именуется Бедржихом Энгельсом и даже английский король, который вообще-то Джордж, а у нас — Георг, носит имя Иржи.

При этом даже самые ура-патриоты из чешских евреев все-таки избегали (и, кажется, избегают) подчеркнуто чешских имен, не имеющих аналогий в европейских языках.

То есть: ни Цтибора, ни Честмира, ни Борживоя, а Ярославы и Станиславы — очень редки.

Вспомните: много ли у нас вы видели евреев по имени, скажем, Добрыня Моисеевич Коган? На это даже писатель Петляев не пошел бы со «своим парнем Ваней Петляевым»!

Но все же иногда, да и встретится Станислав Гутман. Но не часто.

Среди фамилий чешских евреев, кроме обычного еврейского набора из Коганов (Конов), Кацев и Бродских, довольно часто встречаются такие, как Ледерер, Кригель, Гольдштюккер, Гинзбург. А по-чешски звучат Роубичек, Комарек и еще довольно много других.

Еще до войны среди евреев — особенно пражских и брненских — держался немецкий язык (и, кстати, считался одним из лучших немецких наречий!). Но после войны его как водой смыло.

Но все-таки Франц Кафка, хотя и именовался в чехословацких документах Франтишеком, писал по-немецки. И Макс Брод. И Эгон-Эрвин Киш. А редакция одной из наиболее читаемых немецкоязычных газет «Прагер Тагеблатт», где Киш работал, состояла сплошь из евреев. Среди несколько оппозиционных к гитлеровскому режиму немецких интеллигентов считалось очень престижным читать «Прагер Тагеблатт»; потом подписка на нее в Германии была запрещена. Но приехав в Прагу туристом, можно было не только отведать пражских сосисок и ветчины — в Германии перед самой войной это уже стало дефицитом — но и, сев в кафе, раскрыть «Прагер Тагеблатт». Конечно, только в таких местах, где не могли застукать активисты — земляки и из местных немцев-нацистов.