Нина Соротокина: Закон парности (Гардемарины, вперед - 4)

- Господин Лядащев, но как я отдам эту... шифровку? А если у меня спросят, откуда она у меня? Что я отвечу?

- Надеюсь, вы шутите,- грустно усмехнулся Василий Федорович, весь его вид говорил - как с вами, красавица, трудно... просто невозможно разговаривать.- Вы не должны допускать самой возможности такого вопроса! Разговор с Сакромозо надо построить на том, что рыцарь безусловно сам знает, от кого вы в Петербурге получили шифровку. А если он это знает и вы, в свою очередь, знаете, то что об этом говорить?

- А если Сакромозо свои домыслы выстроит на том, что об этом как раз и надо говорить? Если он вздумает меня проверять?

Лядащев почесал кончик носа, словно помогая себе правильно оценить ситуацию.

- Если Сакромозо будет настаивать на ответе, то вы... Запомните, это важно! Вы скажете, что шифровку взяли в тайнике. Теперь нам надо придумать этот тайник, и чтоб без дураков, чтоб все достоверно.

Вначале Лядащев придумал тайник в Новом пешеходном мосту через Мойку. Этот мост десять лет назад построил архитектор Растрелли, и его по сию пору зовут Новым. Мыслилось так: на растреллиевском мосту, где все позолота, оконные проемы с карнизами и фигурными наличниками, каждая ваза может быть тайником, а главное, он расположен близко от императорского дворца.

Сам придумал, сам передумал. Лядащеву не понравилось, что слишком там людно, посему было решено устроить тайник в фонаре на въезде в Семионовский мост. В массивной подставе фонаря, оказывается, один кирпич вынимается, в этой нише письмо спрятать легче легкого. Остановились перед мостом, нагнулись, будто бы пряжку на башмачке поправить, кирпичик незаметно отодвинули.

- Причем это все не придумка,- веско сказал Лядащев.- В нашем деле все должно быть точно. Я сам этим тайником пользовался.

- Это я поняла,- нетерпеливо перебила Лядащева Мелитриса.- Но кто положил в этот тайник для меня шифровку? Я-то должна это знать,

"Дотошная девица,- с уважением подумал Василий Федорович.- При этом спокойна и холодна. Голос что хрустальный ручей... Может, и будет от нее польза..."

- Ладно. Расскажу вам суть дела. Некоторое время назад мы поймали вражеского агента. Он русский, но служил пруссакам. Назывался он у них Брадобрей. Кое-что мы у него узнали, например, пароль, с коим вы пойдете, и еще кое-что, по мелочам. Настоящего разговора с Брадобреем не получилось, потому что он умер в лазарете.

- От пыток? - прошептала Мелитриса с ужасом, и Лядащев увидел, как щеки девушки заливает густой, брусничный румянец.

- Нет, девочка, не бойтесь,- сказал он мягко.- Никто этого Брадобрея не пытал. Он болел сердцем, а при аресте, видно, перепугался, и у него случился кровяной прилив к мозгу. Так лекарь в госпитале сказал. .У него отнялась речь. Потом частично вернулась. Допрашивал агента один человек, он не по нашему ведомству - некий капитан Корсак.

- Его зовут Алексей?- встрепенулась Мелитриса.- Он друг князя Оленева.

- Он самый,- кивнул Лядащев. Девушка вдруг засмеялась со счастливыми нотками в голосе.

- Я никогда не видела Корсака, но князь Никита рассказывал о нем. Я верю, что этот капитан не сделает ничего дурного. Продолжайте, Василий Федорович.

- Продолжаю,- Лядащев обрадовался, что в Мелитрисе проснулся живой интерес.- Капитан Корсак нашел к агенту подход. Во всяком случае, все, что нам Брадобрей сообщил, было его предсмертной исповедью. Но из всего, что я здесь рассказал, вам надо помнить только одно: шифровку в тайник положил Брадобрей. На всякий случай его словесный портрет:

ему около сорока, лицом неприметен, голубоглаз. Но поминать его можно только в самом крайнем случае, если будет задан прямой вопрос. Вы меня поняли?

- Что в этой шифровке? Какое ее содержание? - Мелитриса с трудом привыкала к плоскостопному шпионскому несообразному языку.

- Вам этого знать не надо. Приказали, вы исполнили. И все! А любопытство большой грех,- возвысил он голос, видя, что Мелитриса пытается отстаивать свои права.- Так уж в нашей службе принято - не знать ничего лишнего, подальше от греха.

Маленькая цифирная записка, аккуратно уложенная в полый каблучок правой сафьяновой туфельки, таила в себе ничего не значащую информацию о партикулярной верфи в Петербурге. По перехваченной у Брадобрея шифровке виден был круг его интересов.

Лядащев предполагал, что в Берлине уже знают об аресте Брадобрея, но он не мог знать, что маленький барон Блюм, собиравший сведения о русском флоте, находился уже в Кенигсберге. Добывать и переправлять сведения о русских кораблях сейчас в Петербурге было некому, поэтому по предъявлению шифровки из каблучка Мелитриса была бы непременно разоблачена.