Нина Соротокина: Фавориты Екатерины Великой

В семье её звали Фике. Полное имя было длиннее: Софья Фредерика Августа, принцесса Ангальт-Цербстская. Она родилась 2 мая 1729 года (нового стиля) в Штеттине, в Померании. Отец — принц Христиан Август Ангальт-Цербстский — был губернатором этого города, мать — принцесса Иоганна Елизавета, опять же Ангальт-Цербстская, по складу характера была авантюристкой и, по слухам, числилась тайным агентом прусского короля Фридриха II. Может быть, назвать её тайным агентом слишком грубо, но, во всяком случае, насколько поручений короля она выполнила — это точно. Всё княжество Ангальт-Цербстское «можно было прикрыть носовым платком», размеры его были очень невелики.

В традиции русского дома в XVIII веке было искать невесту для наследника в немецких княжествах. У императрицы Елизаветы не было детей. На роль наследника русского трона был выбран племянник: Карл Ульрих Голштинский. В этом мальчике сошлись две царствующие линии: он был сыном дочери Петра Великого Анны, а со стороны отца — внучатым племянником Карла XII. Вначале его готовили на шведский трон, он учил латынь, катехизис и шведский язык. Но Елизавета сумела настоять на своём. Карла Ульриха привезли в Россию, при крещении он получил имя Пётр Фёдорович.

В 1744 году ему стали подыскивать невесту. Кандидатур было много. Елизавета остановила свой выбор на четырнадцатилетней Фике, решив, что нищая и никому не известная принцесса не имеет своего лица и не сможет стать исполнительницей чьей-либо чуждой России воли. Но чуть ли не главным было то, что Софья Ангальт-Цербстская была племянницей покойного и, как казалось Елизавете, ещё любимого жениха Карла Голштинского. До свадьбы — она должна была состояться двенадцать лет назад — дело не дошло. Карл внезапно умер от оспы.

Наследник Пётр был на год старше своей невесты. Ангальт-Цербстская семья с восторгом приняла предложение императрицы Елизаветы. Под именем графинь Рейнбек мать и дочь тайно поехали в Россию. До срока будущий брак необходимо было держать в секрете. Невеста прибыла в Петербург 9 февраля 1744 года, имея при себе дюжину сорочек и три платья, у неё не было даже постельного белья. С этого началась история будущей Екатерины Великой.

Юную принцессу тепло приняли при русском дворе. Елизавета её обласкала, жених был в восторге. Очень многое в судьбе будущей императрицы было обусловлено её отношениями с Петром Фёдоровичем, поэтому об этом следует поговорить подробнее. Они были троюродные, мать Фике (будем до времени так называть Екатерину) была двоюродной сестрой отца Петра. Впервые они встретились в Германии в 1739 году в доме бабушки Фике — Альбертины Фредерики, вдовы Христиана Августа Голштин-Готторпского, епископа Любского. Двое детей раскланялись друг с другом. Он тогда сказал: «Ах, милая кузина… Я очень рад вас видеть». Принц был улыбчив, строен, лицо имел продолговатое, с нежной и прозрачной кожей. Как позднее писала сама Екатерина, он был «…довольно живого нрава, но сложения слабого и болезненного. Он ещё не вышел из детского возраста». Понятное дело — «не вышел» в одиннадцать-то лет, но, как пишут историки, Пётр не вышел из детского возраста и в пятнадцать, и в двадцать, и в тридцать три — год своей смерти.

У мальчика было трудное детство. Мать его, Анна Петровна, умерла родами, отец тоже успел оставить этот мир. Воспитывали его из рук вон плохо, гувернёры были безграмотны и жестоки. Вот взгляд со стороны француза Рюльера (о Рюльере я напишу позднее), он пытается дать оценку всей жизни Петра: «Чтобы судить о его характере, надобно знать, что воспитание его вверено было двоим наставникам редкого достоинства (по-моему, редким негодяям, которые секли мальчика. — Авт. ), но ошибка их состояла в том, что они руководствовали его по образцам великим, имея в виду его породу, нежели дарования. Когда привезли его в Россию, сии наставники, для такого двора слишком строгие, внушили опасение к тому воспитанию, которое продолжили ему давать. Юный князь был взят от них и вверен подлым развратителям. Воспитанный в ужасах рабства, в любви к равенству, в стремлении к героизму, он страстно привязался к сим благородным идеям, но мешал великое с малым и, подражая героям — своим предкам, по слабости своих дарований, оставался в детской мечтательности, но первые основания, глубоко вкоренившиеся в его сердце, произвели странное соединение добрых намерений под смешными видами, и нелепых затей, направленных к великим предметам».