Тимоти Снайдер - Кровавые земли - Европа между Гитлером и Сталиным

Узники трех лагерей ожидали, что их отпустят домой. Когда в апреле 1940 года из Козелецка забирали первые партии заключенных, товарищи устроили для уходивших прощальную церемонию. Офицеры имитировали (насколько это было возможно без оружия) почетный караул, когда уезжающие шли к автобусам. Заключенных в группах по несколько сотен человек довезли по железной дороге через Смоленск к меньшей станции Гняздово. Там их ссадили с поезда и они оказались перед кордоном солдат НКВД, у которых к винтовкам были пристегнуты штыки. Примерно по тридцать человек садились в автобусы, которые повезли их на Козлиные Горы, на опушку Катыньского леса. Там их обыскали и забрали все ценные вещи. Офицер Адам Сольски до последнего момента вел дневник: «Они спросили про обручальное кольцо, которое я...» Узников завели в здание на территории комплекса, где и расстреляли. Их тела потом доставляли, видимо, на грузовике по тридцать тел, к общей могиле, вырытой в лесу. Так продолжалось до тех пор, пока не расстреляли всех 4410 узников из Козельска [273].

В Осташкове, когда узники покидали лагерь, музыканты играли им для поднятия настроения. Их забрали на поезде группами по 250–300 человек в тюрьму НКВД в Калинине (ныне Тверь). Там их держали очень недолго, пока длилась сверка документов. Они ожидали, не зная, что будет потом, и, видимо, до последнего момента ни о чем не подозревали. Офицер НКВД спросил у одного из узников, который оказался наедине со своими тюремщиками, сколько ему лет. Молодой человек улыбнулся: «Восемнадцать». – «Чем ты занимался?» – «Был телефонным оператором» (все еще улыбаясь). – «Как долго ты проработал?» – Юноша посчитал на пальцах: «Шесть месяцев». После этого на него, как и на остальных 6314 узников, прошедших через эту комнату, надели наручники и отвели в звуконепроницаемую камеру. Двое держали за руки, а третий сзади выстрелил в затылок [274].

В Калинине главного палача, которого узники никогда не видели, звали Василием Блохиным. Он был одним из главных палачей Большого террора, когда командовал расстрельной командой в Москве. Ему доверяли казнь некоторых особо высокопоставленных фигурантов показательных процессов, но он также расстрелял тысячи рабочих и крестьян, которых уничтожали под строжайшим секретом. В Калинине он носил кожаную фуражку, фартук и длинные перчатки, чтобы не запачкаться кровью. Он расстреливал немецкими пистолетами каждую ночь примерно по двести пятьдесят человек, одного за другим. После этого тела увозили на грузовике в близлежащее Медное, где у НКВД были дачи. Тела сбрасывали в большую яму, предварительно вырытую экскаватором [275].

Из лагеря в Старобельске узников увозили поездом, по сто–двести человек за раз, в Харьков, где их содержали в тюрьме НКВД. Хоть они и не могли этого знать, но их привозили в один из самых больших расстрельных центров для поляков во всем Советском Союзе. Теперь наступила их очередь, и они шли на смерть, не зная о том, что происходило здесь в прошлом, не зная, что происходит с их товарищами в других лагерях, не зная, что будет с ними самими. Где-то через день пребывания в тюрьме их забирали в комнату, где проверяли детали их дел. Потом отводили в другую комнату, темную и без окон. Охранник спрашивал: «Можно?» – и затем вводил заключенного. Один энкавэдист вспоминал: «Клац – и конец». Тела бросали на грузовики, на головы убитых натягивали пиджаки, чтобы не пачкать кровью дно кузова. Для удобства их грузили сначала головами вперед, затем – ногами [276].

Так были уничтожены 3739 узников лагеря из Старобельска, включая всех друзей и знакомых Юзефа Чапского: ботаника, которого он помнил за его спокойствие; экономиста, который старался скрывать свои страхи от беременной жены; доктора, который в Варшаве посещал кафе и поддерживал артистов; лейтенанта, читавшего наизусть пьесы и романы; юриста, бывшего сторонником европейской федерации; инженеров, учителей, поэтов, соцработников, журналистов, хирургов и солдат. Чапского не расстреляли – в числе немногих узников трех лагерей его перевели в другой лагерь и он остался жив [277].

Место действия одной из ключевых сцен «Братьев Карамазовых» Федора Достоевского – Оптина пустынь в Козельске, которая в 1939 и 1940 годах стала советским лагерем для военнопленных. Здесь происходит самый знаменитый диалог романа – разговор между юным дворянином и монастырским старцем о возможности моральности без Бога. Если Бог умер, тогда все дозволено? В 1940 году в реальном здании, в котором происходил книжный диалог, в бывшей резиденции монахов, сидели следователи НКВД. Они олицетворяли собой советский ответ на этот вопрос: только смерть Бога несет освобождение человечеству. Многие польские офицеры неосознанно давали другой ответ: там, где все дозволено, Бог – это последнее пристанище. В своих лагерях они видели соборы и молились в них. Многие посетили пасхальную службу, прежде чем их отправили на смерть [278].