Стивен Коэн: Долгое возвращение. Жертвы ГУЛАГа после Сталина

Обе задачи выходили за рамки традиционных для западной советологии того времени тем исследования. Большинство авторов, твёрдо придерживаясь «тоталитарной» модели, по-прежнему рассматривали советскую политическую систему в отрыве как от истории, так и от общества, считали её не подверженной влиянию последних и, значит, неизменной по существу {2} 2 По поводу дискуссии см. Cohen Stephen F. Rethinking the Soviet Experience. — New York, 1985 (особенно главы 1, 3–5), или, в тамиздатовском переводе, Коэн Стивен. Переосмысливая советский опыт. — Benson, VT, Chalidze Publications, 1986. . Воздействие, которое оказали в 1950–60-е годы гулаговские «возвращенцы», заставляло взглянуть на дело иначе. Их судьбы были центральным фактором глубоко историзированной политики того периода, когда споры о прошлом стали неотъемлемой частью борьбы за власть и выбор политических решений среди верхушки партийного руководства. В то же время, личные потребности такого большого числа освобожденных узников и их семей создавали не только низовую социальную базу для дальнейшей десталинизации сверху, но и условия для проверки способности системы к изменению. (Уже тогда, до того как это стало распространенным методом в западной советологии, я пытался соединить социальную и политическую историю.) {3} 3 Моей первой попыткой стала статья «The Friends and Foes of Change», опубликованная в сборнике Cohen Stephen, Rabinowitch Alexander and Sharlet Robert, eds. The Soviet Union Since Stalin. — Bloomington, IN, 1980; о других попытках см. Cohen. Rethinking. .

Но где мне было взять информацию для такой сугубо эмпирической работы? Почти никакой литературы по этой теме не существовало; лучшие западные книги о терроре, в первую очередь, книга Конквеста, концентрировали внимание на процессе репрессий, а не на судьбах репрессированных {4} 4 Была, правда, полезная, хотя и узкоспециальная диссертация Джейн Шапиро: Shapiro Jane P. Rehabilitation Policy and Political Conflict in the Soviet Union. — Columbia University, 1967, и книга Геллера на близкую тему: Геллер Михаил. Концентрационный мир и советская литература. — London, 1974. . В самом же Советском Союзе — стране с безраздельно царящей цензурой, закрытыми архивами, запуганными жертвами и негативно настроенным официальным мнением — существовало только одно, и то довольно фрагментарное, исследование: краткое изложение нескольких постгулаговских судеб в конце третьего тома романа Александра Солженицына «Архипелаг Гулаг», который был издан на Западе в 1970-е годы {5} 5 Солженицын Александр. Архипелаг Гулаг. 7 частей в 3-х томах. — Paris, 1973–75. Т. 3. С. 466–492. .

Это означало, что я должен был опираться преимущественно на первичные источники. За границей был опубликован ряд бесцензурных воспоминаний бывших гулаговцев, но они имели ограниченную ценность. Большинство из них относилось к периоду до 1953 года и принадлежало перу репатриированных иностранцев, чей последующий опыт не был типичен для бывших советских узников или мало что говорил о жизни после Гулага {6} 6 См. Zorin Libushe. Soviet Prisons and Concentration Camps: An Annotated Bibliography. — Newtonville, 1980. Было и два важных исключения: Гинзбург Евгения. Крутой маршрут. — Смоленск, 1998. Ч. 2 и 3 и Солженицын Александр. Бодался теленок с дубом. — Paris, 1975. . Были, однако, ещё два источника информации, оба советские и важные, до сих пор мало используемые западными исследователями.

Первый — внушительная по объёму литература на «лагерную тему», в том числе художественные произведения, опубликованные в период относительного цензурного послабления хрущёвской «оттепели». Ошибочно полагают, будто таких текстов даже в то время было мало — в литературе, мол, лишь один солженицынский «Один день Ивана Денисовича» — или что они не заслуживают внимания по причине своей «советскости» {7} 7 Дариуш Толчик (Tolczik Dariusz. See No Evil. — New Haven, 1999. P. xix-xx. Chap. 4–5.) пишет о том же, но исходя из идеологических позиций, которые сужают круг гулаговских авторов до одного Солженицына. См. также Toker Leona. Return From the Archipelago. — Bloomington, IN, 2000. . [2] Варлам Шаламов, возможно, величайший из лагерных писателей, был против такого пренебрежительного подхода к другим авторам. См. его письмо Солженицыну: Независимая газета. 1998. 9 апреля. Многочисленные заметки и наблюдения о сталинском терроре, включая воспоминания выживших узников Гулага, были опубликованы в официальной печати, причём не только московской. С подсказки «возвращенцев», я обнаружил залежи информации в журналах, издаваемых в отдалённых советских регионах (Сибирь, Казахстан), где была высока концентрация лагерного и ссыльного населения, значительная часть которого там и осела после освобождения. Доставать такие журналы, как «Сибирские огни», «Байкал», «Простор», «Ангара», «Урал», «Север», «Полярная звезда», «На рубеже» и «Дальний Восток», было нелегко, но результат с лихвой окупал затраченные усилия [3] Некоторые из них я читал в Ленинской библиотеке в Москве, другие — в американских университетских библиотеках. .