Владимир Толмасов - Сполохи (Часть 1)

- Не молчи, сказывай!

- С каждого человека надобе клятву брать, что никакого письма с ним на матерую землю нету. Хоть это и хлопотно, да верно. Тебе не солгут.

Отец Илья, почувствовав озноб, повел плечами. Зоркий глаз Варфоломея уловил это движение. Проворно поднявшись, старец взял с лавки теплую шубу, набросил на плечи настоятеля. Архимандрит, недовольно подергивая уголком рта, торопливо запахнулся.

- Ты ведаешь мои думы, брат Варфоломей, но не в силах постичь главного: нет во мне страха перед патриархом.

Стоя за спиной настоятеля, иеромонах1 не скрывал злорадной усмешки.

- Смельство твое всему братству ведомо, и я, раб никудышный, пред тобой склоняюсь. Однако береженого бог бережет. Митрополит-то новгородский, Макарий, да вологодский епископ Маркел зело колеблются в принятии новопечатных книг. Вятский же епископ Александр и вовсе в сторону их отложил, служит по-старому. Это слухи, опосля водополья проверим. Коли подтвердятся, надобе принимать общий приговор... на большом черном соборе.

Архимандрит молчал, и Варфоломею не видно было его лица.

- В Ниловой пустыни монаси творили службу по-старому, тихо да мирно, продолжал он вполголоса. - Откуда ни возьмись - "черные вороны", слуги патриаршие с батожками, с топориками. Схватились прямо в алтаре, вывалились на улицу... Монаси крепко дрались - у "черных воронов" перья повыщипали.

- Недалек день, - вздохнул отец Илья, - подымем Север - Никону конец.

- Государь поймет, чья правда. Тебе, владыко, в патриархах быти.

Архимандрит снова глубоко вздохнул и едва не закричал от резкой боли в пояснице. Закусив губу, задержал выдох, ждал, когда утихнет острая колющая боль...

- Не льсти, брат Варфоломей... Ладно. Я тебя не забуду. А сейчас уходи. Ступай... Ну что еще?

- Объявился Герасим Фирсов... - начал было Варфоломей, но оборвал себя на полуслове, увидев исказившееся лицо архимандрита.

- Сей старец, - проговорил настоятель, едва сдерживая себя, - должен предстать перед черным собором за бессовестный обман бедного брата Меркурия.

- Однако он ждет за дверью. Видно, неспроста.

Архимандрит погладил кисти рук, костлявые, с сухой кожей - как птичьи лапы.

- Зови.

Герасим, войдя в келью, старательно отбил поклоны в ноженьки настоятелю, скромненько встал неподалеку. У Герасима не лицо - пряник медовый, до того радешенек зреть своего владыку в добром здравии.

- Явился, - произнес отец Илья сквозь зубы, - справил делишки-то?

Фирсов коротко махнул рукой:

- Мои дела - тьфу! Видимость одна.

- "Видимость", говоришь! Братия от тебя ответа требует за неслыханную татьбу.

- "Так они умствовали и ошиблись, ибо злоба их ослепила их, - вздохнул Герасим, - а души праведных в руке божьей, и мучение не коснется их". Твои же дела, владыко, пожалуй, похуже будут.

- Что?! - хрипло выкрикнул архимандрит.

Всем нутром он почуял недоброе: "Неужто опала? Отречение?.. Нет, не похоже. Что тогда?.."

- Не молчи! - приказал.

- Да уж чего там молчать. В Суме повстречался со старцем Нифонтом. Он нонче у патриарха в приближении, а ездил он сей год на остров Кий, что в Онежской губе...

- Сатана!.. - прохрипел настоятель, непонятно к кому обращаясь.

Будто не слыша архимандрита, Герасим бесстрастно продолжал:

- Приехавши на остров Кий, Нифонт смотрел и мерил его трехаршинной саженью не в одном месте. Вымеряв, записывал, где какое место широко и высоко на все стороны от востока и запада, от лета и севера. А потом в тетрадях записал, где голой камень, где земля, где лес и болото, и губы сколь выдалось на остров, и в которую сторону...

Кулак настоятеля опустился на подручку кресла.

- Кто позволил? - крикнул и сразу понял: нет, не станет у него Никон позволения спрашивать.

- ...А все для того, чтобы патриарху ведомо было, где монастырю Крестному пристойно быти - на каковом месте.

"Вот чем обернулся сан архимандрита с шапкою, с палицей, и с бедренником1, и с осеняльными свечами2... Вот какой подкоп ведет патриарх под обитель соловецкую! Только подумать - дрожь пробирает: захиреет монастырь, отнимут у него угодья, отберут усолья, присвоят мельницы и промыслы... Господи, за что наказуешь!.."

А Герасим ронял слова страшные и тяжелые, словно пудовые гири:

- От того же Нифонта выведал за немалую мзду, что Никон уговорил государя отписать ему из соловецкой вотчины Кушерецкую волость да Пильское усолье.

В глазах у настоятеля потемнело. "Устами своими враг усладит тебя, но в сердце своем замышляет ввергнуть тебя в яму; глазами своими враг будет плакать, а когда найдет случай, не насытится кровью..." Правду глаголишь ты, господи! Внемлю слову твоему и не уступлю Никону... Ни куска не получишь, патриарх собачий! Моя вотчина! Моя..." Грудь перехватило железными клещами, Герасим Фирсов нелепо вильнул всем телом, закачался и поплыл наискосок в дальний угол, потолок кельи неудержимо повалился под ноги...