Владимир Толмасов: Сполохи (Часть 3)

- Государь, - раздался голос Жедринского, - народ московский требует предстать перед ним.

Всколыхнулась парча на царской груди, вспыхнули лалы3. На мгновение загорелись гневом царские очи, но сразу же ласковая улыбка зазмеилась на тонких губах.

- Ступайте на двор, - тихо проговорил он, - я следом.

Народ попятился от дверей. За спиной государя торопливо зашептал тесть, Илья Данилович Милославский:

- Алеша, милый, не ходи туда! Ох, не ходи... Разорвут!

Царь, не оборачиваясь и продолжая улыбаться, зло оборвал тестюшку:

- Молчи! Наворотил дел - сам нынче берегись. Слышишь, о чем чернь вопит? Головы твоей требует! Скажи Ртищеву, Хитрово Богдану, родне своей пущай прячутся у царицы, у царевен, хоть у черта, прости господи, но сидят тихо. Сам пасись пуще всего. Поймают - убьют... Ты тут, Собакин?

- Тут, государь, - по-змеиному гибкий узколицый стольник, словно крадучись, приблизился к царю.

- Что есть духу скачи незаметно в Москву, собери стрельцов, всех собери - и сюда!

Илья Данилович схватил было зятя за рукав, чтобы остановить, но царь вырвался и не спеша стал спускаться с крыльца.

Остановившись на нижней паперти, царь глянул вокруг себя, и сердце у него задрожало, ноги стали ватными. Всюду, куда ни падал его взор, видел он свирепые разгоряченные лица и тысячи глаз, горящих страшным огнем. Он отшатнулся, но остался на месте, понял, что стоит ему сейчас повернуться спиной, как его убьют. Для этих людей нет сейчас ничего святого, и царь им не царь - одна видимость. Он снова выдавил слабую улыбку, всем своим видом постарался выразить добросердечие и кротость. Чему-чему, а этому он выучился за семнадцать лет царствования.

Видя, что Жедринский медлит, Лучка Жидкий выдернул у него из-за пазухи подметное письмо, положил в шапку и с поклоном подал государю. Безотчетным движением царь принял бумагу, а Жедринский сказал:

- Государь, весь мир требует, чтоб ты это письмо вслух прочитал и велел тотчас изменников, виновных в чеканке медных денег, пред собой поставить.

Стоявший рядом Егорка заметил, как мелко дрожали пухлые, с веснушками царские пальцы, и вдруг до него дошло: "А ведь он нас боится, государь-то!.. То-то! С народом не шути!" И он смело глянул в глаза Алексея Михайловича.

Мысли у царя путались. Он продолжал улыбаться и к ужасу своему понимал, что выглядит дурак дураком. Шум в толпе усиливался.

- Выдай нам Ртищева!

- Милославских подай, кровопивцев, мы им суд учиним!

- Эй, государь, решай поскорее, некогда нам!

- Изменникам - смерть!

Царь словно очнулся от тяжелого сна, стал тихо говорить:

- Идите с миром домой, люди московские. Верьте моему слову: разберусь. Ступайте по домам. Просьбишки ваши сполню. Возвернусь в Москву - суд учиню...

- Не желаем в Москву!

- Деньги медные отмени, через них с голоду пухнем!

- Отмени, государь, помилуй!

- Пятинную деньгу не вели брать!

- Житья от купцов не стало, разорили, окаянные!

Толпа напирала. Передние ряды едва сдерживали хлынувшую к паперти массу народа.

- Разберусь, во всем разберусь, - бормотал царь, прижимая к жирной груди короткопалую ладонь, - слово даю государево.

Егорка ухватил царя за дутую золотую пуговицу:

- Эх, государь, чему верить-то? Нам, солдатам, и вовсе невмоготу стало, ни тебе пожрать, ни попить. Купчишки, целовальники медных денег против твоего указу не берут. Чему верить?

Вперед вытолкнули купца с разбитым лицом.

- Покайся перед государем в воровстве, гнида! - Лунка пригнул купца к царским ногам. - Кайся, вор!

- Не виновен я, невиноватый! - визжал купец. Его оттащили в сторону, замелькали кулаки. Царя оттолкнули, и золотая пуговица осталась в кулаке у Егорки. "Счастье принесет", - подумал про нее солдат и опустил пуговицу за голенище.

- Берегись! - раздались зычные оклики.

Рассекая толпу, отряд стрельцов подводил к царю оседланного, под дорогим арчаком4 коня. Алексей Михайлович, увидев его, взбодрился.

- Верьте мне, миряне, слово сдержу! - выкрикнул он.

- А чтоб слово было крепко, давай ударим, - предложил Лунка и протянул ладонь. Ударили по рукам царь и архангельский мужик, сжали друг другу ладони, поглядели в глаза.

"Попадись ты мне, шпынь, - думал царь, глядя в веселое Лункино лицо, не до смеху станет".

"Ох, государь, - думал Лунка, - чую, нет тебе веры ни сегодня, ни завтра. Рука потная, скользкая, точно гадюку держишь".

Толпа одобрительно загудела: всем было видно, как на крыльце мужик с царем об руку бился. Царя подсадили в седло, и он, сопровождаемый стрельцами, шагом двинулся на свой, государев двор. Народ бросился следом.