Лука Турин - Секрет аромата. От молекулы до духов. Как запах становится произведением искусства

В науке существуют три типа вопросов: те, которые волнуют только специалистов (99 % в целом), те, которые волнуют всех (рак, новая вакцина от гриппа, антималярийные средства и т. п.) и третья, самая загадочная категория: вопросы, на которые все хотели бы знать ответ, но никто не осмеливается их задать. Вот пример: в детстве мне хотелось выяснить, откуда взялись разные языки, как вообще возникла речь. Был ли какой-то Ursprache , от которого все пошло? Помню, я расспрашивал мать, и она постепенно нашла мне книжку о лингвистике для дилетантов. Книжка оказалась скучной, там рассказывалось о структуре предложения и фонетических трансформациях. Вопрос о происхождении языка в ней вообще не затрагивался, хотя, казалось бы, это первое, что должно было бы заинтересовать ребенка. Спустя сорок лет (в апреле 1991 г., если быть точным) я наткнулся на статью в Atlantic Monthly, озаглавленную «В поисках праязыка», в которой описывалось, как небольшая группа дерзких лингвистов осмелилась задаться этим детским вопросом и, более того, осмелилась на него ответить. У меня мурашки по телу побежали (сигнал: «Внимание!»), когда я начал ее читать. В статье рассказывалось, как несколько русских и один американский лингвист использовали комбинацию классического (фонетического) и современного (сравнительный анализ лексики) методов для реконструкции слов языков, исчезнувших 15 000 лет назад. Примечательна была кипящая ненависть, которую вызвали их поиски у коллег. Это казалось совершенно необоснованно. В конце концов, если эти смелые исследователи были так демонстративно и абсолютно неправы, то не оставить камня на камне от их аргументации не составляло бы никакого труда. Как позже оказалось, проблема, в принципе, нерешаема, потому что примерно через 10 000 лет языки разошлись настолько, что стали практически неузнаваемы, и поэтому продолжение копания в глубину, по существу, ничего не дает. Я рассказал об этом своему другу Уолтеру Стюарту, и его комментарий мне никогда не забыть. Он сказал, что существуют три типа ответов, соответствующих трем типам вопросов, которые я перечислил. Ответы скучные, если правильные (99 %), ответы интересные, если правильные (рак и пр.) и последняя категория, которую он примечательно поставил на первое место — интересные, даже если неправильные. В ближайшие десять лет мне предстояло очень тесно со всем этим познакомиться. Если бы в 1995 г. (или, по крайней мере, до 2005 г.) кто-нибудь предсказал мое будущее, думаю, я бы взял несколько выходных дней на подготовку.

Шум распространялся быстро. Завкафедрой Джефф Бернсток после моего успешного доклада решил, что вполне можно обратиться к президенту колледжа (Университетский колледж Лондона) с просьбой продлить контракт со мной еще на два года. Это надлежащим образом было сделано, благодаря небольшой доле везения. Президент (или Провост, как его тут называют) Дерек Робертс, много лет назад в компании General Electric занимался устройствами для изучения туннельного эффекта и был безмерно рад узнать, что некоторые физические и инженерные идеи, с которыми он был близко знаком, нашли неожиданное применение в области запахов. Через несколько дней он пригласил меня в свой кабинет. Я прибыл, думая, что это будет какая-то частная беседа, но обнаружил его за огромным круглым столом в компании еще десятка людей. Сцена, на мой взгляд, чем-то напоминала военную комнату из «Доктора Странгелова». Провост вежливо попросил меня вкратце представить суть своей работы, что я и постарался сделать. Постепенно я немного пришел в себя и сообразил, что все остальные участники встречи — профессора физики, химии и биоинженерии. Затем он поблагодарил меня и медленным, плавным круговым движением указательного пальца обвел всех присутствующих и спросил, есть ли у кого существенные возражения. Никто ничего особенного не сказал, за исключением профессора физики Маршалла Стоунэма, который отметил, что идея привлекательная и внушает доверие. До сей поры у меня даже не было возможности поговорить с кем-нибудь из физиков, так что я испытал огромное облегчение. Провост отпустил меня и с тех пор оставался моим верным сторонником до тех пор, пока не ушел в отставку несколько лет спустя.

То, что произошло далее, еще более примечательно. Мне позвонила моя бывшая студентка Элисон Баум, которая работала на BBC и занималась поиском новых идей. Она спросила, не возражаю ли я, чтобы Horizon , главная научная программа корпорации, сняла документальный фильм о моей работе. Это, надо заметить, произошло еще в тот момент, когда моя статья еще даже не была написана, не говоря об опубликовании. Опять слухи. Я попросил день на размышление и отправился домой. Сидя на диване в пустой квартире в Клэпхэме, я подумал: а почему бы и нет ? Я не представлял, что может повлечь за собой передача, и чувствовал себя как человек, решивший прыгнуть со скалы, но решил дать согласие по одной простой причине: если я откажусь, то никогда не узнаю, что значит прыгнуть со скалы, и буду вечно жалеть, что даже не попробовал. Потом у меня было несколько встреч с режиссером Изабель Розин, и начались съемки. Это было изумительно. У тележурналистов и их технических помощников есть нечто общее с врачами и медсестрами: они пытаются заставить тебя сделать что-то незнакомое как можно быстрее и с минимумом возражений. Ради этого они ведут себя исключительно вежливо, все время обращаются к тебе по имени и обихаживают всеми возможными способами. Пока к этому не привыкнешь (я так и не смог), ощущения настолько приятные, что многие попадаются на их удочку. Другая особенность ТВ в том, что они заранее решают, кто что должен говорить, и настаивают на своем. Никогда, ни в коем случае не имейте дело с враждебно настроенным тележурналистом, иначе пожалеете. Мне об этом можно было не беспокоиться — атмосфера была чрезвычайно дружелюбная и доминировала характерная для BBC беспристрастность.