Коллектив авторов - Аристотель. Идеи и интерпретации

Эпиграмма встречается во всех трех неоплатонических жизнеописаниях ( VM 1, VV 1 и VL 1). По мнению Жигона (Gigon [1962], S. 25), она могла мыслиться как надгробная, на что указывает глагол «был» — ἦν. Однако утверждать это с полной уверенностью нельзя, поскольку для такой эпиграммы она слишком скудна (если, конечно, приведенное двустишие не фрагмент более пространного текста). В любом случае эпиграмма является поздней, о чем, согласно Дюрингу (DÜRING [1957], p. 107), свидетельствует эпитет δῖος — «божественный», «славный» применительно к Аристотелю

Ср. Elias, Prol. philos. 32, 34 CAG XVIII, 1; Pseudo-Elias, In Porph. Isag. comm., cod. Monac. f. 193v CAG XVIII, 1 (p. XXII). Неоплатонические биографии (VM 2 et VL 2) единственные, где говорится, что интерес Аристотеля к естествознанию и врачебному искусству вызван семейной традицией и восходит к самому зачинателю рода Асклепию. Ср., например, один из Пестрых рассказов Элиана, считавшего занятие медициной характерной чертой того времени: «Сообщают, что пифагорейцы ревностно занимались искусством врачевания. Платон, Аристотель, сын Никомаха, и многие другие тоже щедро отдали ему дань» (IX, 22, пер. С.В. Поляковой).

C Атарнеем (Hansen-Nielsen [2004], № 803) Аристотеля связывало не только родство с Проксеном, но и дружба с Гермием, послужившая поводом для его обвинения (подробнее см. Верлинский [2014], с. 42–88 passim). Сам Аристотель приводит Атарней в качестве примера «среднего», то есть идеально уравновешенного с имущественной точки зрения полиса, казна которого позволяет дать отпор равным по благосостоянию городам, но при этом не возбуждает зависть более сильного соседа (Arist., Pol. 1267a 20 sqq.). Такую характеристику следует понимать в том смысле, что «у владеющих средним достатком есть возможность совершать поступки, какие должно» ( EN X, 9, 1179a 13, пер. Н.В. Брагинской).

…в память о котором, а также памятуя о воспитании которого… — у Дюринга соответственно: οὗ τῆς μνήμης καὶ τροφῆς μνημονεύων, при том, что в изданиях Розе и Жигона: οὗ τῆς φήμης μνημονεύων — «памятуя о добром имени которого…».

В завещании соответственно: «Когда дочь придет в возраст, то выдать ее за Никанора; если же с нею случится что-нибудь до брака (от чего да сохранят нас боги!) или же в браке до рождения детей, то Никанору быть хозяином и распоряжаться о сыне и обо всем остальном достойно себя и нас» (D.L. V, 12, пер. М.Л. Гаспарова). Ср. также видетельство Секста Эмпирика, согласно которому дочь Аристотеля, Пифиада трижды была замужем и первый раз за Никанором (Sext., AM I, 258). В целом, вопрос о родословии Аристотеля весьма сложен. В VM оно выглядит следующим образом:

…как он сам порою хвастал, заявляя: «Я разделил землю Пелопа» — ὡς μεγαλορημονῆσαί ποτε καὶ εἰπεῖν, Ὥρισα γῆν Πέλοπος. В рукописи лакуна ὡς μεγαλορημ…, которую первые издатели восстанавливают поразному: ὡς μεγαλορρημονεῖν Robbe; ὡς μεγαλορημονήσαντα ROSE. Дюринг, в свою очередь, опирается на так называемую Vita Lascaris (fr. 3) — краткую компиляцию из нескольких пассажей VM , среди которых есть и искомое место: Düring (1957), p. 140–141. К сожалению, ни конъектуры Роббе и Розе, ни восполнение Дюринга не облегчают понимание самого пассажа. Остается не совсем понятным, кому именно следует отнести хвастливую реплику: Филиппу, или же Аристотелю? Грамматика как будто допускает оба прочтения. Дело осложняется тем, что Vita Latina и Vita vulgata этой реплики не содержат (ср. VL 40 и VV 3). На первый взгляд, здесь уместно хвастовство царя Филиппа, коль скоро именно он «положил конец соперничеству греков». Философу же хвастаться не пристало. Да и сам Аристотель, как говорит Vita Marciana , был человеком «умеренного нрава» ( VM 31). Однако в представлении александрийских неоплатоников философ все же может хвастаться, — см., например, Комментарий к Алкивиаду I Олимпиадора, где он рассуждает о своевременной похвальбе Сократа (Olymp., In. Alcib. 53, 6-18 Westerink). Во всяком случае, Жигон однозначно приписывает реплику «Я разделил землю Пелопа» Аристотелю (Gigon [1962], S. 39–40).

…когда бог в Дельфах повелел ему заняться философией в Афинах, Аристотель примкнул к Сократу… — Трудное место, которое каждый из издателей толкует по-своему. В рукописи оно выглядит так: τοῦ Πυθοῖ θεοῦ χρήσαντος αὐτῷ φιλοσοφεῖν παρ᾿ Ἀθήνησι φοιτᾷ Σωκράτει… Трудность состоит в том, что из текста неясно, к чему следует отнести предлог παρά? Он здесь попросту неуместен. Неясно и к какому глаголу относиться наречие Ἀθήνησι: φιλοσοφεῖν, или же φοιτᾷ? Так, Роббе решает сохранить παρά ценой эмендации Ἀθήνησι > Ἀθηναίοις. Это приводит соответственно к следующему прочтению: φιλοσοφεῖν παρ᾿ Ἀθηναίοις, φοιτᾷ Σωκράτει — «[когда бог в Дельфах повелел] заняться философией средь афинян, он примкнул к Сократу». Иначе этот пассаж видит Розе: φιλοσοφεῖν, Ἀθήνησι φοιτᾷ Σωκράτει… Издатель устраняет παρά, тогда как Ἀθήνησι однозначно относит к φοιτᾷ. В результате, мы имеем в корне иное понимание оракула: «[когда бог в Дельфах повелел] заняться философией, он примкнул в Афинах к Сократу», — то есть по Розе выходит, что Аполлон предписывает юному Аристотелю лишь изучение философии, тот же для этой цели отправляется в Афины. Это как будто подтверждают две другие биографии: Pithia precipiente ipsum philosophari mittitur Athenas, ubi adhesit Socrati… VL 5; τῆς Πυθίας κελευούσης αὐτῷ φιλοσοφεῖν στέλλεται ἐν Ἀθήναις, ἔνθα φοιτᾷ Σωκράτει… VV 4. И все же то, что Дельфийский оракул направил Аристотеля именно в Афины, где учил Платон, прекрасно согласуется с неоплатонической традицией (Busse [1893], S. 263). С этим согласен и Дюринг (Düring [1957], p. 108), что не мешает ему принять эмендацию Розе. В издании Дюринга соответственно: τοῦ Πυθοῖ θεοῦ χρήσαντος αὐτῷ φιλοσοφεῖν Ἀθήνησι φοιτᾷ Σωκράτει…