Виктор Визгин - Лица и сюжеты русской мысли

Концептуальные водоразделы современной мысли, в том числе и русской религиозной философии в ее вчера и сегодня, становятся предметом специального обдумывания в выступлении И. Б. Роднянской, завершающем собой собственно философско-теоретическую часть этой книги. Материалом для нее служит известная концепция синергийной антропологии, развиваемая С. С. Хоружим. И. Б. Роднянская высказывает свой взгляд на поднимаемые в ней вопросы и предлагаемые решения, формулирует свои «недоумения», комментирует эту концепцию и определяет свое отношение к ней и к употребляемой в ней терминологии. Важнейшим местом в ее рассуждениях мы считаем такое высказывание: «Внушаемый Евангелием стиль мысли понуждает принять и правду органической целостности, всеединства, если угодно, и правду экзистенциального прорыва сквозь них – принять и то и другое в некой антиномической сопряженности высшего порядка» (с. 542). Антиномическое напряжение между интенцией на всеединство, с одной стороны, и экзистенциально-персоналистическим философствованием – с другой, мы уже зафиксировали в качестве основного водораздела магистральных путей русской мысли. «Метафизический пафос» (выражение Лавджоя) Роднянской состоит в допущении возможности гармонии между «эссенциализмом» и «экзистенциализмом», «статикой» и «динамикой», «персонализмом» и «космизмом», между стратегией освящения мира в таинствах Церкви и установкой на обожение личности в духовных практиках исихастского типа. «“Богословие личности” и соборное богословие, – пишет Роднянская, – экзистенциальное и органическое, не противостоят друг другу» (с. 549). По крайней мере, хочется верить, что не противостоят как плюс и минус, правда и заблуждение, а если и противостоят, то продуктивно, стимулируя сохраняющимся напряжением между ними творческую философскую и богословскую мысль.

Заслуживающим внимания нам представляется и другое суждение автора этой работы, в котором она обращает внимание на неразработанность «философии творчества» «в современной философской атмосфере, заинтересованной скорее в методиках деконструкции и аннигиляции», чем в новом и углубленном постижении проблемы творчества (с. 547). Это проницательное замечание: ведь, действительно, интеллектуальная жизнь сегодня, как и все, тоже подвергается манипулированию и нивелированию. Для нужд рассудка и удобств коммерции и СМИ удобнее разложить неделимый и всегда многомерный акт творчества на его одномерные компоненты, одним из которых будет чистое отрицание традиции, а другим – идеальный творческий акт из ничего, производимый абстрактным субъектом и создающий новенькое, с иголочки, бытие, оказывающееся потому событием. Здесь в поле зрения входит такая, можно сказать, снова ставшая модной исследовательская стратегия, как археоавангардизм (или футур-пассеизм, по выражению Ренаты Гальцевой, – с. 533).

Явление это давно известное как художественным, так и мыслительным практикам, очень пестрое, от автора к автору меняющее свою окраску, а порой и смысл. У И. Б. Роднянской под его знаком стоит умозрение С. С. Хоружего, некоторые формулировки которого вызывали ее «недоумения». В данном случае эту стратегию можно описать следующим образом. В основе полагающего ее жеста лежит следование за тем, кто сильнее других сумел позвать мысль «вернуться к истокам». В православном богословии таким «поворотчиком течений мысли» выступил о. Георгий Флоровский с его тезисом-лозунгом о возврате к святоотеческому наследию (идея неопатристического синтеза). Повернув «назад к отцам», отец Георгий, как не без оснований считает Роднянская, присоединяющаяся к позиции Бердяева, чрезмерно пренебрег русскими религиозными мыслителями XIX в. и их последователями в XX в. И тот, кто следует за таким устремленным «к истокам» гиперкритиком, рискует попасть в нелегкое положение. Действительно, если он буквально следует за ним, не корректируя своего наставника в его слишком резких отрицаниях, то это приводит к тому, что можно определить как «утрату середины» (выражение Ханса Зедльмайра [558]), что Роднянская считает «характерным пороком археоавангардизма нашей культурной эпохи» (с. 534).

Если мыслить абстракциями, с одной стороны, империалистической философии всеединства, а с другой – «энергийного» экзистенциально-персоналистического дискурса, то вся «середина» русской мысли от Киреевского с Хомяковым до Булгакова с Лосевым оказывается манифестацией установки на всеединство с ее эссенциализмом. На этом основании она оценивается как христианизированный платонизм и потому подвергается отрицанию во имя паламитского энергетизма и христианского экзистенциального персонализма. Крайний традиционализм способен с легкостью вступать в отношения симбиоза с крайним авангардизмом как отрицанием традиции в той ее форме, которая следует за тем ее рубежом, который был так радикально принят. И. Б. Роднянская эту ситуацию видит воплощенной в трудах Хоружего и считает, что историческая картина куда сложнее данной схемы: «Инициатива избавления от Аристотелевой метафизики, не дающей покоя Хоружему, – пишет она, – Булгакову-то и принадлежит» (с. 535). Тем самым она реабилитирует всю «середину» русской религиозной мысли, пришедшейся на «Серебряный век».