Виктор Визгин - Лица и сюжеты русской мысли

Тема философствования как вдохновения, развиваемая А. В. Соболевым (с. 99—100), подхватывается в исследованиях дружбы и любви у А. П. Козырева. Слегка перефразируя его перевод Леона Блуа, страстного, дерзкого, жесткого по сарказму католического писателя [554], мы можем сказать, что для вдохновения «недостаточно интуиции ума, нужна еще интуиция сердца. Надо любить тех, о ком ты рассказываешь, и любить страстно <���…>. Только тогда имеет право вступить в дело эрудиция» (с. 326–327).

Авторы сборника думают и говорят о своих героях с интонацией личной заинтересованности в истине, и в этом смысле страстно, но без ослепляющей пристрастности. У каждого герои свои, иногда, конечно, их имена и совпадают. Отсюда свежесть мысли и слова, зрелость высказываний, рассыпанных по страницам сборника. Поэтому читателю этой книги легко дышать. Книга написана ярко, выразительно, живо, каждая работа окрашена, повторю, личностью автора. Все пишут о главном, как они его понимают. На привычный проходной, «для отчета» секторский или кафедральный сборник это издание не похоже.

Действительно, осуществлен интересный уникальный опыт: ведь семинар работает постоянно уже более десяти лет. И создали его энтузиасты. Вот недавно мы отмечали 20-летний юбилей такого беспрецедентного начинания, как издание классических работ по философии культуры и культурологии, начатого Светланой Яковлевной Левит в виде серии «Лики культуры». Невозможное по громадности задуманного стало реальностью благодаря, прежде всего, ее энтузиазму и личному дару собирать людей и продвигать грандиозный проект вперед. Вот Александр Николаевич Николюкин своим подвижническим трудом издал 30 томов В. В. Розанова, а сейчас обратился к Ю. Ф. Самарину. Вот Т. Г. Щедрина столько рукописей, писем Г. Г. Шпета сделала для нас доступными. Вот Ю. Т. Лисица собрал, издал, прокомментировал 30 томов Ивана Ильина. Вот петербургские ученые, и среди них, прежде всего, В. А. Котельников и О. Л. Фетисенко, неуклонно выпускают том за томом полное собрание сочинений и писем К. Леонтьева. У меня на уме вертится множество других названий книжных серий и энциклопедических изданий, исследований и т. п., в корне изменивших инфраструктуру нашей философии за последние 15–20 лет. Обо всем этом здесь не скажешь.

Важно сказать другое: семинар «Русская философия» принадлежит к подобного рода начинаниям.

Возвратимся к его материалам. Интересный ход мысли мы находим в таком суждении А. П. Козырева: «Коммуникативность как неотъемлемая черта социальности, “одержимость” меня другим – не есть ли модифицированный проект русской философии всеединства, которую зачинает Соловьев?» (с. 308). Здесь, на наш взгляд, правильно подчеркнуто, что тема «другого», так ярко, своеобразно и, главное, глубоко прозвучавшая у М. М. Бахтина, присутствовала не только у близких ему по времени западных мыслителей, но и была в особой, конечно, форме представлена в традиции русской философской мысли. Вл. Соловьев эксплицитно ее зачинает, вводит как специальную тему, которая существовала и развивалась и до него.

Но интереснее в высказанном предположении другое: в нем выдвигается, на наш взгляд, смелая гипотеза о том, что экзистенциально-диалогическое философствование можно рассматривать как видоизмененное философствование с позиций всеединства. Смелость такой гипотезы в том, что

…у нас, – я цитирую свое выступление на семинаре «Габриэль Марсель и русская философия», – традиционно философский поиск <���…> поляризовался на экзистенциальное философствование и философию всеединства. Традиция всеединства первостепенное значение придает оппозиции единого и многого, философствование вокруг которой и создает ту или иную форму всеединой философии. Этой традиции оппонирует экзистенциальная мысль. В ее кругозоре указанная оппозиция отодвигается, а на передний план выдвигаются другие базовые оппозиции, прежде всего такие, как бытие / ничто, подлинное/ неподлинное. Между этими направлениями идет продуктивный спор, непрекращающийся и по сей день и стимулирующий развитие философской мысли (с. 233).

И еще: «Корень расхождения указанных традиций лежит в онтологии персонализма и диалога, затушеванных неоплатонизмом, даже христианским» (с. 234). Напряженное столкновение разных концептуальных тенденций в развитии философской мысли, на наш взгляд, и следует выявлять, с разных сторон подходя к этой задаче. Поэтому тематизация соотношения указанных полярных направлений, на наш взгляд, заслуживает поддержки [555]. И еще одна цитата из того же нашего выступления: «Еще важнее, чем их расхождения, их существенное сходство, состоящее в том, что оба направления признают духовный характер реальности и отвергают как материализм, так и отвлеченный идеализм, например, кантианского типа» (там же).