Стефан Тулмин - Концептуальные революции в науке

В то время как динамическая теория, изложенная в "Началах" Ньютона, сохраняла свой интеллектуальный авторитет вплоть до конца XIX столетия, влияние его "Оптики" было гораздо меньшим и прекратилось гораздо быстрее. Поэтому если в подтверждение некоторой теории научного изменения мы ссылаемся на обе названные работы, то следует прямо признать различие между ними, а не считать их иллюстрациями одного и того же явления.

После 1961 года Кун уже не говорит о "догмах" и концентрирует свое внимание на философской идее "парадигмы", которая представляет собой теорию, обладающую полноправным интеллеетуальным авторитетом (Поэтому в третьей фазе развития своей концепции Кун вплотную подходит к отождествлению термина "парадигма" с выражением "фундаментальная теория"). Точно так же можно обнаружить определенное различие между его позицией, изложенной в книге "Структура научных революций", и позицией на симпозиуме 1965 года. В его книге различие между "нормальным" и "революционным" изменениями в науке было ясным, четким и хорошо определенным. "Научная революция", с точки зрения Куна, настолько глубоко и полно изменяет интеллектуальные средства [10] Какие из реальных интеллектуальных изменении в науке были так глубоки, как куновские "революции"? Единственным примером из истории науки трех последних столетии, который Кун имел основания привести в своей книге, был переход от классической физики Галилея, Ньютона и Максвелла к физике Эйнштейна и квантовой теории. , что ученые, работающие в рамках новой парадигмы, не будут иметь ни одного теоретического понятия, которое было бы общим для них и их коллег, все еще придерживающихся старой парадигмы; поэтому сторонники разных парадигм не смогут говорить друг с другом об их общей области исследования и будут "видеть" мир совершенно по-разному. Напротив, в период "нормальной" науки не существует такого взаимного непонимания или радикальной трасформации схем нашего опыта: нормальная наука существенно едина и ученые заняты работой в рамках общей для всех структуры фундаментальных понятий. Однако с 1965 года даже это различие между нормальным и революционным развитием становится неясным. Критики убедили Куна в том, что во всех науках глубокие концептуальные изменения происходят часто, и он начал описывать все научные изменения или большую их часть как последовательность небольших революций, или микрореволюций, превратив, таким образом, развитие научной теории в "непрерывную революцию". Каково значение этого нового шага? Соображения, подтолкнувшие Куна в данном направлении, давно известны специалистам по политическим наукам, геологам и вообще всем ученым, работающим в области исторических наук.

Когда-то историки политических учений тоже хотели видеть в термине "революция" нечто большее, чем удобную таксономическую категорию. Казалось, что устойчивое конституционное развитие представляет собой очевидную непрерывность, тогда как "революции", напротив, нарушают нормальное течение жизни и приводят к разрывам, которые нельзя объяснить в терминах, используемых при объяснении нормального политического развития. Однако постепенно историкам стало ясно, что фраза типа"… а затем наступила революция" ничего не объясняет и лишь освобождает от необходимости проводить тщательный исторический анализ. Ограничиться этой фразой — значит уклониться от решения собственно исторической задачи.

Как мы видели, в своей книге "Структура научных революций" Кун изображал "научные революции" как абсолютные и полные. В таких революциях новая система мышления настолько далеко отходит от старой системы, что основания перехода от старой системы к новой не могут быть объяснены ни в одной из этих систем, а приверженец новой системы не способен обсуждать теоретические проблемы с приверженцем старой системы. Эта доктрина, конечно, преувеличивала степень изменений, совершаемых при смене теорий. Даже в том единственном примере, который Кун обосновал документально в своей книге (переход от физики Ньютона к физике Эйнштейна), разрыв не был столь глубоким. Действительно, многие физики- теоретики, пережившие это изменение, впоследствии могли очень ясно изложить те соображения, которые заставили их перейти от классической к релятивистской точке зрения. И эти "соображения" действительно были для них "основанием" или "оправданием", а не только "мотивом" или "причиной". Они говорили не только о том, что "Эйнштейн был очень убедителен" или что "этот переход повысил ценность их работы", но указали также аргументы, обосновывающие изменение их точки зрения. Поэтому, по крайней мере на первый взгляд, переход от физики Ньютона к физике Эйнштейна представлял собой нечто большее, чем простое "обращение" ученых в новую веру.