Акоп Назаретян - Нелинейное будущее

Мы имеем сегодня многочисленные высокоспециализированные и проводимые независимо исследования эволюции конкретных сущностей – таких, как звёзды, бабочки, культуры или личности, но располагаем весьма немногими… истинно универсальными понятиями эволюции как фундаментального процесса.

Существует только одна культурная реальность, которая не сконструирована произвольно, – общечеловеческая культура, охватывающая все периоды и регионы.

§1.1.1.1. Общечеловеческая история:
реальности и идеологемы

Трудно определить, на какой именно стадии исторического и психического развития люди начали сознательно оценивать время как протяжённую цепь событий. Возможно, временнàя координата приобрела самостоятельную значимость с переходом к оседлому земледелию и скотоводству: неолитическому производителю, в отличие от первобытного охотника-собирателя, требовалось мыслить масштабом месяцев и годов, а не часов и дней. Расширявшиеся границы прошлого и будущего постепенно делались предметом осмысления.
С тех пор во всех культурах мира утвердились, так или иначе переплетаясь, три архетипа исторического времени. Первый представлен образом наклонной линии с золотым веком в ретроспективе: «Чего не портит пагубный бег времён? // Ведь хуже дедов наши родители, // Мы хуже их, а наши будут // Дети и внуки еще порочней» [Квинт 1970, с.140]. Второй – горизонтальная линия монотонно следующих друг за другом событий: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чём говорят: “Смотри, вот это новое”; но это было уже в веках, бывших прежде нас» (Еккл. 1: 9-10).
Наконец, третий архетип – одна (пифагорейская эра) или несколько вложенных окружностей различного, иногда невообразимого размера. Например, в индийской мифологии сутки Шивы складывались из «человеческих суток», годичных циклов и «кальп». По расчётам аль-Бируни, каждая кальпа состояла из 10-значного числа лет, а максимальный цикл – из 56-значного числа кальп. Однако индийцы не утруждали себя арифметическими построениями, главным для них было наличие замкнутых циклов1.
Всегда полезно поискать примеры, выбивающиеся из общего контекста. Прорывами к эволюционному мировоззрению выглядят некоторые фрагменты в текстах Гераклита, Демокрита, Анаксагора, Эмпедокла, Эпикура и Лукреция. Однако при более полном прочтении видно, что они сочетаются с указаниями на неизбежность обратных фаз деградации или на грядущее разрушение земли и неба. В ряде политических документов эллинизированного Востока («Сивиллины книги») обещание всеобщего братства после падения ненавистного Рима использовано как пропагандистский инструмент [Грант 2002]. В ближневосточных религиях, начиная с Заратуштры, у иудейских и раннехристианских богословов происходит частичное «распрямление» временнóго цикла. В действительности, однако, как отмечал А.Я. Гуревич [1984, с.21], изменилось только конкретное понимание циклизма. Например, христианство приписало истории опорные точки (сотворение мира – изгнание из рая – Великий потоп – пришествие и смерть Христа – возвращение Мессии и Страшный Суд); «но та же самая история, взятая в целом, в рамках, образуемых сотворением мира и концом его, представляет собой завершённый цикл: человек и мир возвращаются к Творцу, время возвращается в вечность».
Оригинальную версию циклического архетипа предложили мыслители Возрождения, начертавшие направление дальнейшего развития – от тысячелетней тьмы к светлому миру античности. Но в некоторых версиях гуманистической «ереси» уже пробиваются ростки будущего хроновосприятия. Рассуждения гуманистов вдохновлены занесёнными ранее в Европу идеями арабских философов – зиндиков (безбожников) и дахритов (материалистов) [Сагатеев 2009], и они подчас читаются как смелые антирелигиозные памфлеты. Так, в середине XV века Дж. Манетти доказывал, что человек призван сделать «мир и его красоты, созданные всемогущим Богом, …значительно более прекрасными и изящными и с гораздо большим вкусом» (цит. по [Средневековая… 1994, с.63]).
Отвлекаясь от замечательных прецедентов и используя терминологию М. Мид [1988], можно сказать, что до XVII-XVIII веков все культуры в мире носили «постфигуративный» характер. Они более или менее отчётливо ориентированы на воспроизводство традиционных знаний, ценностей и норм поведения и на пресечение новизны. При всём многообразии мифологических представлений, общим для них оставалась устремлённость сознания в прошлое с опорой на сакрализованные образы предков в форме тотемов или небесного пантеона2. Такое мировоззрение концентрированно воплотилось в монотеистических культурах Ближнего Востока и Европы, где Бог мыслился как «Сверхпредок», «Отец всех отцов» – не только Демиург, но также Эталон и непререкаемый Арбитр.