Константин Пигров - Бытие и возраст. Монография в диалогах

Уже отмечалось, что взрослость – это умение справиться со скукой, трудно точнее описать суверенность собственного времени, а значит, и собственного бытия. Победить, преодолеть скуку можно тогда, когда всё предъявленное – это ещё не всё. Поэтому скука и нетерпение суть формы расплаты за отложенное настоящее и тем самым важнейшие приметы несамостоятельности, производности субъекта (разве не скука порождает острую и тотальную зависимость от других?). И независимость от этой зависимости лучше всего подходит для определения суверенности настоящего.

К.П.: Одной из важнейших проблем социальной философии является проблема насилия в отношениях между возрастами.

Мы обычно выделяем следующие этапы человеческой жизни: младенчество, детство, отрочество (тинейджерство), юность, зрелость, старость, причем младенчество может быть всецело отнесено к детству. Разумеется, вопрос типологии может решаться и иначе. Аристотель, например, выделял десять возрастов: человек живёт семьдесят лет, и каждые семь лет вступает в новый возраст 85. Но эти возрасты существуют и одновременно как поколения. А поколения суть социальные общности по времени рождения. При этом существенно, что всякое поколение связывается с тем или иным определенным историческим событием. Например, поколение «шестидесятников» в XIX в. – это поколение, связанное с освобождением крестьян от крепостной зависимости. «Шестидесятники» в XX в. – это в значительной степени поколение XX съезда. Поколение «восьмидесятников» связано с афганской войной, а затем – с перестройкой. 90-е годы ознаменованы появлением «новых русских».

Поколения сосуществуют в обществе, для которого значимо их взаимодействие. Чтобы понять это взаимодействие, нужно исходить из того, что каждый возраст, каждое поколение рассматривается как самодельное образование. Но в то же время каждое поколение оказывается средством для других возрастов. Например, детство самодельно и самоценно. Снова повторю, что детство не является только средством подготовки к взрослому состоянию. Будто бы ребёнок сейчас не живет по-настоящему, но лишь накапливает силы для того, чтобы стать взрослым: детство самоценно в каждый момент так же, как значим каждый момент жизни взрослого. Но в то же время дети должны служить. И если они не служат, они теряют своё предназначение и ценность. Прежде всего дети должны служить родителям, старшему поколению. В служении родителям дети реализуют свою самоцельность. Можно было бы сказать, что дети должны служить и самим себе в будущем. В таком случае в детстве присутствует момент подготовки к взрослости. Среди всех самоценностей сущностна самоценность зрелого поколения (как определение в-себе-и-для-себя), самоценность взрослости (хотя и взрослость обязана служить детям, подросткам, старикам). Старость также самоценна, но и служит зрелому поколению, подросткам и детям. (Ироническое общее место: внуки – это третье поколение, воспитание которого второе поколение предоставляет первому.)

С точки зрения самоценности наиболее интересны подростки. Ведь именно они, как никто другой, ставят под вопрос саму обязанность служения. Их первый вопрос на требование служения: а почему я должен служить? Отказ от служения может быть выражен и в резкой форме: «А не надо было рожать!».

В то же время подросток постоянно ставит под вопрос собственную самоцельность и самоценность. Именно подростку в предельной форме открывается бессмысленность человеческого бытия. Подростковый возраст является самым критическим, пересматривающим «справедливость» отношений возрастов, но по крайней мере в традиционных обществах именно отроки подвергаются наибольшей эксплуатации. Во всех языках отмечается, что само слово, обозначающее молодость, «автоматически» указывает на подчиненное положение: «холоп» – хлопчик, «бой» – в английском, «гарсон» – во французском.