Артемий Магун - «Опыт и понятие революции». Сборник статей

Там же. С. 128

Руссо Ж.-Ж. Рассуждение о происхождении неравенства // Он же. Об общественном договоре. М., 2000. С. 96–97.

Мандевиль Б. Басня о пчелах . М., 1974. С. 230–231.

Там же. С. 232.

См. Обэтом страшном образе Мандевиля и Руссо: McDonagh J. Child Murder and British Culture, 1720–1900 . Cambridge: Cambridge University Press, 2003. P. 14–67.

Фуко М. Истории безумия в классическую эпоху. СПб., 1997. В этой работе Фуко показывает постепенный сдвиг понятия безумия в XVII–XVIII веках от представлений о слабоумии, характерном для эпохи Возрождения, к мании и меланхолии, а затем — к истерии и ипохондрии. При этом он замечает, что: «Болезнь как единство не определяется на основании ее наблюдаемых признаков либо предполагаемых причин; она воспринимается где-то в промежутке между первыми и вторыми, через голову тех и других — как нечто качественно однородное, обладающее собственными законами сообщения, развития и трансформации. Формирование понятия меланхолии происходило под знаком не медицинской теории, но именно этой тайной логики качества» (Там же. С. 281–299). Это промежуточное положение меланхолии между физикой и психикой происходит, как мы видели, еще от античных авторов.

«Der empfindsame Maurus Pankrazius Ziprianus Kurt, auch Selmar genannt. Ein Moderoman» (1781/1782), цит. по: Sauder W. Empfindsamkeit. Stuttgart: J.B. Metzler, 1974. Vol. 1. S. 151.

«Über die Verschiedenheit und Mischung der Charactere» (1788), цит. по: Ibid.

Кант И. Спор факультетов // Он же. Сочинения:В8 т. М., 1994. Т. 7. С. 113–136.

Novalis. Schriften. Stuttgart: Kohlhammer, 1960. Bd. 2. S. 614.

Радищев А. Путешествие из Петербурга в Москву // Он же. Полное собрание сочинений: В 3 т. М.; Л., 1938. Т. 1. С. 227.

Там же. С. 240.

Арендт Х. О революции [1965]. М., 2011. Гл. 2. Для Арендт это вторжение катастрофично, так как она, как и многие другие теоретики публичной сферы, исходит из необходимости жесткого разделения между публичным и частным.

Ср., Clair J. Une mélancolie faustienne //Idem (Éd.). Mélancolie. Génie et Folie en Occident.

Основная догма либеральной «политики памяти» в том, что если прошлое не помнить и не обсуждать, то оно обязательно повторится. Эта доктрина восходит к психоанализу, но вообще говоря, это просто версия просвещенческого кредо: знание хорошо, незнание плохо. В данной статье демонстрируется сентиментальная изнанка этого тезиса, а также указывается на разницу между знанием и пониманием. Ср. об исторической памяти: Копосов Н. Память строгого режима . М.: Новое литературное обозрение, 2011; Хапаева Д. Готическое общество. Морфология кошмара . М.: Новое литературное обозрение, 2008; Эткинд А., Липовецкий М. Возвращение тритона: советская катастрофа и постсоветский роман // Новое литературное обозрение. 2008. № 94.

Ср., «Пора, наконец, чтобы просвещенный и непросвещенный протянули друг другу руку; пора мифологии стать философской, народу разумным, философии мифологической, дабы философы проникли в сферу чувственности. Тогда воцарится вечное единство между нами. Не будет презрительных взглядов, слепого содрогания народа при виде мудрецов и священнослужителей» (Гегель Г.В.Ф., Гельдерлин Ф., Шеллинг Ф. Первая программа системы немецкого идеализма // Гегель Г.В.Ф. Работы разных лет. М., 1972. С. 213).

Ср., например, беседусФуко: Foucault M. Revolutionary action: "Until now" (1971) // Foucault M. Language, counter-memory, practice. Ithaca, N.Y.: University of Cornell, 1977. Р. 218–234.

Употребляя термин "постмодернизм", я следую за Негри и Хардтом, которые охотно применяют этот термин. Крупные философы конца XX века — Фуко, Делёз, Деррида — не употребляли этот термин и отнюдь не разделяли заложенного в нем апокалиптизма. В то же время некая общая идеологическая тенденция, идущая от революции 1968 года, — множественность, единичность без идентичности, уход от антропоморфизма — действительно присутствовала как в их работах конца 1960-х — начала 1970-х годов, так и в сознании образованной публики в целом. Негри и Хардт развивают именно эту тенденцию, наряду с некоторыми конкретными философскими идеями Делеза и Фуко.

Нетрудно заметить, что это противоречие присуще самой концепции критики, в ее примитивном фейербаховском понимании, с которым в свое время полемизировал Маркс, — сбросив покровы с реальности, мы рискуем принять эту самую реальность, вместо того чтобы исходить из внутреннего противоречия (заставляющего набрасывать эти самые покровы) и взрывать, революционизировать мир.