Одна из фундаментальных идей XX века, к созданию которой и Витгенштейн приложил руку, состоит в том, что не реальность определяет язык, а сама реальность определяется языком. В наиболее радикальной форме эта идея была высказана американским лингвистом Бенджаменом Ли Уорфом и носит название гипотезы лингвистической относительности [Warf 1956, Уорф 1962]. Появление психоанализа зачеркнуло идею безоблачного детства — на детские судьбы стали смотреть как на полные комплексов, фобий, инцестуальных желаний и неврозов. Поверившие в психоанализ австрийцы охотно сотрудничали с Фрейдом, только бы вылечить своих детей. Так одна из известнейших работ Фрейда «Анализ фобии пятилетнего мальчика» [Фрейд 1990] не могла быть написана, если бы отец этого мальчика активно не помогал Фрейду в анализе (ср. [Руднев 1994] ).
К тому же, детство Витгенштейна было омрачено самоубийством двух старших братьев и постоянной депрессией. Тот факт, что депрессия в «каком-то важном смысле» (одно из излюбленных выражений Витгенштейна) представляет собой языковую игру, не вызывает сомнения, но является ли самоубийство формой жизни?
Скорее, это форма смерти?! Но смерть не обладает формой, так как она — и это тоже одна из ключевых мыслей Витгенштейна — не является событием в жизни того человека, который умер.
Самоубийство безусловно является формой жизни, языковой игрой. Тот же Фрейд писал, что самоубийство — это послание тому, кто остается жить (покинувшей возлюбленной, отцу-деспоту), послание, которое содержит вполне определенное сообщение: «Я умру, но тебе от этого будет хуже» [Фрейд 1994с]. А ведь именно так произошло с Карлом Витгенштейном. Никаких сомнений не может вызвать тот факт, что именно трагические события с сыновьями пошатнули его здоровье. Ведь когда он умер в 1913 году, ему было всего 66 лет. Разве это возраст для сталелитейного магната?
Психоанализ был мощным фактором воздействия на стиль жизни. По контрасту с экстравертным и реалистическим XIX веком, XX век стал по преимуществу интровертным и аутистическим (первый термин принадлежит Карлу Густаву Юнгу, второй — Эугену Блейлеру [Юнг 1991, Блейлер 1927] ).
Мы очень мало знаем о детстве Людвига, нам ничего не известно о его детской интимной жизни — во фрейдовском смысле. Можно лишь с некоторой долей определенности сказать, что мать и отец играли в его жизни гораздо меньшую роль, чем младший брат Пауль, товарищ по играм и соперник, и сестры Мининг и Маргарет: первая (das gnädige Fräulein) всячески его хранила и оберегала; вторая — активно занималась его интеллектуальным и эмоциональным развитием.
Витгенштейн был гомосексуалистом, что тоже не могло не наложить отпечатка на его детство, хотя в детстве он, разумеется, не понимал этого. Это достаточно глубоко хранилось в его бессознательном (die Bewusstlosigkeit) — слово, «словечко» из психоаналитического лексикона, которое появилось и вошло в употребление в 1900-е годы, в молодые годы Людвига. Лишь учтя постоянный мотив одиночества и поиска друга, мы прольем некоторый свет на его интимные проблемы.
Надо сказать, что для своего возраста (то есть для первых 20 лет жизни) Витгенштейн переменил много культурных пространств, а ведь каждый город — это особая, неповторимая и, особенно для чужака, на первых порах тягостная форма жизни. К счастью для Людвига, каждый новый город был «успешнее» (пользуясь «словечком» из другого лексикона, из созданной в 1940-е годы под влиянием поздних идей Витгенштейна так называемой теории речевых актов, о которой мы неоднократно будем говорить в этой книге): в Берлине он был более счастлив, чем в Линце; в Манчестере, хотя он и утверждал, что был несчастлив, он нашел друга, Уильяма Экклза, и впервые почувствовал смутные очертания своей будущей специальности, если, конечно, философию можно назвать специальностью (скажем по-другому — профессии, ведь профессия — это то, при помощи чего человек зарабатывает себе на хлеб, а Витгенштейн зарабатывал, преподавая философию в Тринити-колледже, в Кембридже).
Да, имперская столица разваливающегося, можно сказать, «разлагающегося» государства — маленький провинциальный город этого государства — затем агрессивная «империалистическая» столица воинственной Пруссии и — маленькая исследовательская станция Глоссоп под Манчестером (Объединенное Королевство). Все это было не так просто, надо было иметь достаточно душевой гибкости, того, что мы называем vitalitas spiritu, то есть не обычной житейской витальности, а высшей духовной, той, позволявшей интеллигентам выживать в гестапо и сталинских лагерях, в плену. И не только выживать, но и жить активной творческой жизнью. Не забудем, что «Логико-философский трактат» фактически был написан в итальянском плену в 1918–1919 годах.
Читать дальше