В. Шлыков - Память прошлых других. Как трансцендентальная экспликация историчности - к онтологии исторического сознания

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

То есть не общества без прошлого или памяти, а общества без развития, с всегда одним и тем же прошлым, не отличающимся от мифического.

Что, кстати, и сделал почтенный сэр Бертран Рассел, на дух непереносивший любую философию сознания.

Таковым оно предстаёт у Канта, озабоченного автономно-моральным его содержимым.

Подходами к ней можно считать категорию «ты», встречаемую у Фейербаха и Бубера.

Это хороший перевод хайдеггеровского das Man (см. его обоснование в Хайдеггер, БиВ, 450). Мы, однако, в дальнейшем используем другой перевод: каждый .

Речь не только о тезисах Фукуямы; вся традиционная историография густо замешана на трёх-четырёх циклических эпохах и отождествлении последней из них с текущим моментом истории. Напротив, в изначальном прошлом «находятся» всегда те, кто представляются как иные, особенные, получеловеческие.

Историю, опять-таки, не как науку, но как форму жизни.

Подробнее см. Перов Ю. В. Историчность и историческая реальность.

Прежняя характеристика сознания как исторического была функциональной, эта – сущностная.

Так и в других языках: history → historicality; Geschichte → Geschichtlichkeit и проч.

См. Русские толковые словари Ушакова, Ефремовой, Ожегова.

«Известное выражение Г.-Г. Гадамера о том, что фундаментальный характер историчности не зависит от того обстоятельства, что человеческое существо имеет историю, но что, скорее, вся история целиком покоится на изначальной темпоральности и историчности человеческого бытия» [Михайлов, 30], будет для нас лейтмотивом всего исследования.

Можно предложить с известными поправками следующие соответствия: интенциональность=бытие-в; горизонтность=мир; региональность=область мира (подручная, наличная и т.д.) (см. [Хайдеггер. Пролегомены к истории понятия времени, сс.163, 165 и слл.]).

К сожалению, в русском переводе упущена существенная игра корней «wieder» и «wider», первый из которых указывает на восстановление прежнего состояния, а второй – на ответное действие. Поэтому смысл хайдеггеровой цитации состоит в том, что возвращение к прошлым возможностям прошлой экзистенции есть прежде всего ответ, стало быть, диалог с ней, а не слепое копирование, и поэтому в некотором смысле противодействие, агон, тому, что сегодня сохраняется всего лишь как прошлое.

Об этом см. также Морева. О поэтике истории и риторике конца, или конец истории как мета-форма бесконечного нарратива.

Справедливости ради надо отметить, что Хайдеггер анализирует преимущественно первое издание «Критики чистого разума», попутно отмечая, что во втором Кант сам испугался тех возможностей, которые открывала перед ним глубокая проработка трансцендентальной способности воображения как основы чистого созерцания и чистого мышления [Хайдеггер М. Кант и проблема метафизики, §31].

Поэтому становится возможным сказать, что «индивидуальность готова принять своё наследие во всей полноте его случайности и беспочвенности. Такое отношение к своему историческому прошлому является его „воспоминанием“» [Хофман. Смерть, время, история: второй раздел «Бытия и времени», c. 366]. Действительно, без фундирующего другого воспоминание беспочвенно.

См. Шуман, Слинин, Молчанов, Мотрошилова…

Эта тема, данная в «Кризисе» весьма кратко, подробно рассмотрена в знаменитом пятом размышлении [Гуссерль. Картезианские размышления].

Отсюда начала свой путь феноменология восприятия Мерло-Понти и здесь обрела своё строго философское оправдание ландшафтная метафизика Шпенглера.

Деррида указывает: «Гуссерль говорит о лингвистическом или графическом теле как о плоти, о собственно теле (Leib), или некоей духовной телесности (geistige Leiblichkeit)» [там же, с. 110].