Василий Гудин - Так бы сказал Заратустра

«Крепкая надежда куда лучше стимулирует жизнь, чем любое ставшее реальностью счастье. Надежда, которая не кончится тем, что сбудется, – потому что это надежда на «мир иной». Так иронизировал я над глупой надеждой. Надежду считали греки «самым коварным бедствием». Но не может человек пребывать без надежды ни в одном из миров. Новую надежду вырастил я в себе в тоске «иного мира»: надежду на слияние в жизненный Абсолют и того и этого, обоих миров. «Чего не отдал бы я, чтобы иметь одно: эти живые посевы моих мыслей и этот рассвет моей высшей надежды».

«Невыраженной и неразрешенной осталась моя высшая надежда! Как восстала душа моя из этих могил? Да, есть во мне нечто неуязвимое, непогребаемое, взрывающее скалы – это моя воля». Невыраженность и неразрешенность высшей надежды не дали успокоиться моей воли. Смерть оказалась бессильной лишить меня высшей надежды, а может быть, напротив, помогла ее выразить. Люди прекрасной Земли, я, Заратустра, обрученный с женой моей, Вечностью, вновь обращаюсь к вам.

Здесь, за гранью властолюбивого мира, «наслаждался я своим духом и одиночеством». «Я пресытился своей мудростью» и невыносимо стало мне одиночество. «Ибо я еще раз хочу пойти к людям». Я снова хочу сойти к людям с вершины моего одинокого духа. Я вновь хочу стать человеком. И не говорите мне, что это против законов природы, против здравого смысла. Великая цель рождает великую силу. Я вновь хочу пролить свою полную чашу жизни, чтобы ее золотистой влагой оживить умервщленные расчетами души. Любовь к людям убивала меня, как того старика-отшельника, но людей я любил больше, чем Бога. Неужели мне снова нужно сказать своему сердцу: «вот смеются они: они не понимают меня, мои речи не для этих ушей»?

«И когда я говорил ко всем, я ни к кому не говорил». Ибо «все» – это никто, это нечто страшное, поглощающее каждого. Я не обращаюсь ко всем, я обращаюсь к каждому. «Человек – якорь для воздушного шара моего. Слишком легко унесло меня вверх и вдаль». Слишком тяжелый якорь человек человеку, он тянет вниз, опускает человека на дно. Не дает человек человеку подняться вверх над собой. Масса, общество, семья висят на ногах человека, держат его за ноги, чтобы не взлетал в никому не нужную высь и не падал оттуда. «И враги человеку домашние его». Немногим удается стряхнуть с ног эту тяжесть. Лишь тем, кто любит одиночество удается иногда унестись «вверх и вдаль», в пустоту одинокой жизни. Но сильные духом, поднимаясь вверх, поднимают за собой эту тяжесть.

Не удержал меня этот якорь – любовь к человеку, эта сила земного притяжения, унесло меня вверх и вдаль за грань земного бытия. Любовь и ненависть к человеку не спасают от смерти. Как умещаются в одном человеке любовь и отвращение к людям? Эти два, как жизнь и смерть, неразделимые чувства, как два противоположных полюса, на земле разрывали мне сердце. И только здесь, которому больше подходит слово «нигде», мне открылось, что ненависть – та же любовь в зазеркалье Небытия, единый корень дерева жизни, растущий из этой почвы.

«О, Заратустра, ты должен идти как тень того, что должно наступить», – так говорил мне Беззвучный голос. Но то, что говорил людям я, не достигало людей. И хотя шел я к людям, но еще не дошел до них. Во крови и плоти я был «тенью того, что должно наступить», но будучи тенью, я несу вам учение жизни во крови и плоти. Люди, они смеялись надо мной, когда я шел по своему пути. Теперь я нашел общий путь и пусть наш общий смех будет смехом торжества, победы и радости. Но сказано было: «И при смехе иногда болит сердце, и концом радости бывает печаль».

И было их три кита, на которых держалось мое учение: и был первый кит – «Сверхчеловек», второй кит – «Круги вечного возвращения», «Воля к власти» назывался третий. И только устроилось поудобнее мое учение на трех китах, как первый мой кит, опора Сверхчеловека, стал рассыпаться на стаю мелких рыбешек. Я хотел из малого сделать великое, но нельзя из малого сделать великое, прежде малое не сделав великим!

«Гиперборейцы. По ту сторону севера, льда, смерти – там живем». – Мечтал я о высших людях, благородных воинах сильных духом и телом. Но гиперфашисты выносят смерть «с той стороны» на эту. Будущее земли хотел я передать в руки Сверхчеловека, но будущее земли оказалось в руках Сверхдержавы, в лапах грядущего монстра под безличной маской демократии томится будущее человечества. Сверхдержава вместо Сверхчеловека, единая безличность вместо единой личности. «Ибо может случиться, что черный станет господином и всякое время утонет в мелкой воде». Вреднее любого порока считал я сострадание слабым – «Люди отверженные, люди без имени, отребье земли». Возрастание воли к власти считал я здоровьем человека и человечества. Сила – косность бытия, слабость – его цветение, – так бы сказал я сейчас.