Звенят пути, железные как нервы.
Свистит гудок, насмешливый, как дрозд.
Я здесь затем, чтоб как-нибудь проверить,
Зачем вокзалу надо столько слёз?!
Служебный долг, – отслеживать мгновенья,
Присматриваясь к вечности тайком,
Ловить! И продавать как коробейник,
Бессовестно вломившийся в вагон.
2016
Да это же не рельсы! Это струны!
И не пути железные, а лютня…
И никакие ветры не задуют
Меня своим дыханием попутным!
И никакие не погубят раны,
Какой бы ни была судьба жестокой, —
Я – огонёк, играющий с огнями
Потопленными в сумерках эпохи.
Гореть. Звучать. Будить. Терзать. Тревожить.
Скрести когтями ваше шито-крыто.
Я – музыка для заживо оглохших, —
Надежда в землю заживо зарытых.
Сквозь стук колёс, гудки, зубовный скрежет
Расслышишь не меня, а шелест сердца:
– Особый путь, – наверное железный.
И никуда от этого не деться!
Приезжие. Лимитчики. Бродяги…
Не-средний класс: рабочий и крестьянка…
Хромой чертяка и пропащий ангел,
Ушедший от охотника – подранком.
Здесь не пути железные, а лютня…
Не шпалы, а октавы звонких клавиш…
А я – соната про людские судьбы
И жизнь, которой ты не замечаешь.
2016
Железнодорожная колыбельная
У этой песни колыбельной
Нет ни мелодии, ни слов,
А только ритм и вдохновенье,
И обещанье сладких снов.
Однообразно… Монотонно…
Как будто с сердцем в унисон…
Стучат колёсами вагоны.
То ни о чём. То обо всём.
2012
Прости России, Господи
Лихие девяностые.
Любовь к зелёным фантикам,
Бандитскую романтику.
Бродяг, барыг, инфляцию,
Провал приватизации.
Прорыв канализации,
Проезд в ковчеге зайцами,
Прохвостами и лисами,
Пронырливыми крысами,
Провоз пиратских коконов
В Прекрасное Далёкое.
2016
Во дни войны, во дни чумы
Горою пир… А как иначе?
Который век идёт Шекспир.
Смеётся зал. Актёры плачут.
Толпа, кровавый, лютый зверь,
Страшна без масок и без грима.
Который век идёт Мольер.
Смеются все. Но над другими.
Самим себе простив грехи,
Карают грешников с задором.
Который век идёт Эсхил.
Смеются все. Смеются хором.
Они за смехом прячут страх,
Себе сознаться в том не смея.
Который век у них аншлаг
В несокрушимом Колизее.
2004
Заколочена изба, опустело стойло.
Сказка ложь, да в ней намёк на дела житейские:
Вышивает смерть крестом русские раздолья.
Зарастает бузиной улица Советская.
Плачет баба, плачет дед – внуков не дождаться.
Ни один из трёх сынов царства не наследует:
Старший – в цинковом гробу спит в тени акаций,
Младший – крепко водку пьёт, писем нет от среднего.
Плачут-стонут старики, поминают хлопцев.
Златоглавых сорванцов, маленьких-удаленьких.
Много утекло воды, высохли колодцы.
Деревянный журавель сломленный да сваленный.
Плачет-стонет чернозём: где мои работники?!
Вышивает смерть крестом русские рубахи.
Кабы не было беды – старший был бы пахарь,
Средний – мельником бы стал, а молодший – плотником.
2008
Диво дивное, чудо чудное—
Одурела Русь многолюдная…
Одурела Русь, одурманилась,
Поволокой сна затуманилась.
Одурела Русь, одурачена,
Всё, что было кровью оплачено,
Что слезами горькими полито,
Трудным потом нажито – продано.
Всё что было любо да дорого,
Всё, что отстояли у ворога,
Завещали внукам да правнукам,
Отдано за бражку да пряники.
За парчовый кус да сандалии,
Да за нитку бусин коралловых
Дурнями и дурами Родина
Пропита, проедена, продана.
Диво дивное, чудо чудное,
Осквернили Русь страхолюдины,
Испоганили, изувечили,
А народ молчит, не перечит им…
2008
Не ходи, Марусь, бережком —
Заплела пути трын-трава.
По течению, вверх брюшком,
Три кита плывут, что плотва.
Сказкой старою боль не тешь!
Перессорилась русов рать!
Не сестра Москве Беловежь,
Ни отец, ни брат – Киев-Град.
Триединая Святорусь
Четвертована без ножей!
Возлелей, Марусь, сердца грусть —
Лей слезу во рвы рубежей.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу