Олег Поль - Остров Достоверности

Сказанному, как будто, противоречит тот случай, когда человек сосредотачивает внимание на некотором желании с целью погасить его. Но на самом деле тут неточно наблюдение: он сосредотачивает внимание на силе негодования против данного желания и эта сила уже убивает желание. Деятельность же мышления состоит в различении и сравнении. Немыслящее животное просто хочет; разумное же животное, прежде чем хотеть, мыслит о хотении, т. е. чуть-чуть начинает хотеть, как бы примеряет намеки хотений, чтобы выбрать самое целесообразное. Сравнение интуиций хотений актом произвольного внимания — вот функция мышления. Внимание только отворяет шлюзы в плотине вечно-напряженного резервуара сил. Монада обладает не волей, а произволением; решает не усилие воли, а задержка внимания. Чтобы это понимание не показалось необыкновенным, замечу, что обычное понимание воли добыто общим наблюдением; теория же, которую тебе излагаю, противопоставляет ему другое, более глубокое наблюдение, которое и предлагается проверить каждому. Творцами этой теории явились древние подвижники, в особенности же

египетские, это есть как раз те люди, сила воли которых изумляет мир. Они же сами не видали в себе никакой воли, все свои действия ощущая, как действия силы Бога, а в себе находили только произволение, которое, по их наблюдениям, действует через усилие внимания. Это учение хорошо изложено у препод. Иоанна Кассиана Римлянина.

9. Ссылка на творцов этого учения, столь прославленных своей волей, несколько смягчает упрек, который могут сделать подобным взглядам: что оно словно изгоняет из мира волю и делает картину мира некой выцветшей пастелью, без сил и напряжений. Чтобы окончательно отклонить этот упрек, замечу, что как раз наоборот: понятие воли нужно в механическом мировоззрении, для которого природа мертва, и воля, как особая сила, то здесь, то там оживляет инертную атомистическую пустыню. Но в нашем мировоззрении, где сами понятия, а через них даже слова являются каждое пороховым погребом, который ждет только искры внимания, чтобы взорваться, какое еще нужно понятие воли? И потому впредь под волей мы везде условимся разуметь усилие внимания.

10. Изложенное понимание универсалий сил нуждается, однако, в некотором дополнении, без которого оно может породить недоумения. Если все действия или силы имеют единый источник в энергионе, проще говоря — в Боге, то, значит, и силы страстей исходят оттуда же; и если «любовь вообще» есть любовь в Боге, то и «гнев вообще» должен быть гневом в Боге. На это можно ответить, во-первых, что дарование Богом силы монаде не есть простое перенесение некоего предмета из одного места в другое, как перенесение воды из источника в сосуд, но дарование ей власти жить и действовать. Монада сама есть динамическая субстанция по выражению Л. М. Лопатина, но эта ее сущность даруется ей от Бога, допускающего рядом с собой существование других динамических субстанций. Энергион дает монаде силу жизни, и уже имея ее в себе, монада может, по своему произволению, ее извращать. Тогда переживания монады, изобретающей пороки, и становится универсалией их, и гнев или похоть вообще суть таковые переживания в изобретателях их.

11. Замечу, что этот ответ предвосхищает нравственное понятие о Боге, которое нам исследованием еще не дано, мы знаем Бога только как первоначало природы. Ответ этот был вызван вопросом, предположившим в Боге субстанцию морально совершенную. Но так как мы уже забежали вперед, добавлю к ответу и следующее: все страсти, как о том будет речь далее, суть в основе силы благие; об этом особенно хорошо сказано у Макария Египетского. Так, гнев есть по природе своей сила добра, как энергичное стояние в истине и за истину. Эти-то благие силы и имеют источник в Боге, а извращения их обретаются лишь в злых монадах, где и находится тем самым седалища универсалий этих сил.

12. Осталось рассмотреть понятия вещей. Так как вещи суть представления, то единичных понятий вещей не может быть; могут ли быть общие? Лишь в несобственном смысле слова.

В самом деле, в общем понятии содержатся признаки, которые тождественны во всех обобщаемых предметах. Но всем вещам обща протяженность — значит, и она должна быть включена в общее понятие ряда вещей. Однако все протяженное есть представление — следовательно и общее понятие ряда вещей должно быть не понятием, а представлением. Надо думать, что так это и есть, но с некоторыми оговорками. Согласно сказанному выше, понятие силы есть сама сила; пространство же, поскольку оно творится в момент настоящего и не стало еще достоянием памяти, есть цветосозидающая сила. Наше трехмерное пространство с данным параметром есть лишь одно из возможных ограничений этой силы. Мыслимо существование иного пространства, в котором общие понятия наших вещей реализованы как действительные вещи. Там, в среде или в средах высшего порядка, они доступны созерцанию весьма совершенных монад. Нашему же созерцанию они открываются постольку, поскольку мы способны постигать в интуиции центр этой высшей среды, т. е. некоторую высшую монаду.