Олег Поль - Остров Достоверности

Первый — преп. Симеон Новый Богослов. Этот великий муж многократно подтверждает интуитивистическое учение о понятии. Он говорит, что когда мы думаем, например, о Боге и ангелах, то мысль наша реально пребывает около Бога и ангелов, и так далее; о чем бы мы ни думали, мысль реально объемлет свой предмет. И из этих воззрений он тотчас делает действенный вывод — соединяя с ними древнее учение о действенности мысли и духовной жизни.

Другое имя — это протоиерей Иоанн Кронштадтский, который еще с большей яркостью, чем интуитивисты выдвинул учение о реальном охвате мыслию ее предмета, немедленно сочетал эту теорию с практикой духовного делания.

1. Если понятия суть сами предметы, то ясно, что в понятии может быть дано только сущее. Не существующее не может быть дано в понятии, так как нельзя созерцать таковое. Понятие «ничто» лишено всякого содержания; если бы оно имело содержание, это последнее должно было бы как-то существовать. Когда мы говорим, что предмет такого-то понятия не существует, положим, не существует огненный дракон, то это значит, что дракон существует только в чьем-то воображении, а не как живая монада; другими словами, существование дракона отличается от существования человека онтологическим местом. Поэтому виды понятий должны соответствовать онтологическим категориям. Значит, надо, прежде всего, различать понятия живого и неживого. А так как в живом можно, в свою очередь, различать монады и их силы, взятые в отдельности, то приходится делить понятия на три класса:

а) понятия монад,

б) понятия сил,

в) понятия вещей.

2. Понятия по объему делятся на единичные и общие. Единичным понятиям в группе понятий монад будет понятие какой-либо определенной монады. Если верно изложенное учение о понятии, чистое понятие некоторой монады есть сама монада. Однако эта монада есть для меня объект — а сама для себя она существует как субъект, так что для нее я в свою очередь могу быть объектом. Сущность монады ведь в том, что она есть субъект, творящий и созерцающий свою среду, познающий другие монады и действующий среди них. Поэтому, если мы хотим познать монаду так, как она есть в подлиннике, мы должны познать ее как субъекта ее среды со всеми там находящимися вещами, действительными и воображаемыми и со всеми ее мыслями, чувствами и желаниями. Если в понятии дается сам предмет, то такое познание возможно: надо только отбросить из понятия познаваемой монады свой субъективно волевой элемент. При этом следует заметить, — это уже стало общим местом современной гносеологии, — что если ты вполне утратишь свое содержание, если ты перестанешь быть субъектом своей среды и станешь вполне без остатка тем субъектом, ты не приобретешь познания, ибо утеряешь себя. Значит, чтобы именно ты, а никто иной приобрел знание другой монады, тебе нужно постичь ее в интуиции как субъект, однако так, чтобы она осталась твоим объектом. Только такое знание может быть названо в полном смысле адекватным знанием. В какой мере оно осуществимо, о том довольно придется толковать в будущем.

3. Современные логики достаточно уяснили, что подобное отожествление субъекта с объектом, при котором субъект остается, однако, самим собой, есть некая всеобщая схема знания. Мы только делаем из нее сейчас применение к познанию монад. Приведу одно сравнение, которое пояснит эту формулу, а также даст косвенное подтверждение мнения о тождестве интеллектуального и эстетического созерцания, в подобном образе знания.

Упомянутое вхождение монады в монаду несколько аналогично тому явлению в физическом мире, которое называется прозрачностью или лучше полупрозрачностью. Высшая красота в видимой вселенной — это полупрозрачность. Иней на деревьях прекрасен, потому что сквозь покрытые им ветки видно то, что находится позади их, но при этом остается виден и сам иней. Морская вода, сквозь которую виднеется дно, зеленовато-синяя и пронизанная стрелами преломленных лучей солнца красива; но не так красива чистая вода пруда, почти не изменяющая вида дна. Статуя хороша, если в ней передан облик живого существа, но не убита и природа материала — мрамора, дерева и т. п. Фимиам прекрасен, когда подымается перед иконами. Облака красивы, когда сквозь них светят лучи солнца. Сказанное верно даже тогда, когда прозрачность только примышляется. Так гора, в которой много ущелий и пещер, хотя бы они и не были видны, прекрасна, тогда как массивы не так хороши. Все полупрозрачное таинственно, в этом его обаяние и красота; а таинственно оно потому, что намекает на тайну познания или образ познания тайны. Конечно, должно быть соответствие между полупрозрачной средой и тем, что за ней.