Жиль Делез - Логика смысла / Theatrum Philosophicum

Глубина сама по себе не задана в сериях, но она присоединяется к сериальной форме именно в условиях фантазма.

Как раз в терминах «знания» Лакан и некоторые из его учеников формулируют проблему перверсии. См. сборник Le Desir et la perversion, Seuil, 1967.

Фрейд показал, что существуют преступления, чьим вдохновителем является суперэго. Но нам кажется, что это происходит отнюдь не обязательно или неизбежно при посредничестве чувства вины, существующего до самого преступления.

В действительности, обидчик требует изгнания жертвы, запрещает любые возражения — но и сам удаляется, притворно изображая максимальное отвращение. Всё это свидетельствует в пользу того, что оскорбление принадлежит маниакально-депрессивной позиции (фрустрация), тогда как непристойная брань относится к экскрементально-шизоидной позиции (галлюцинаторное действие-страдание). Следовательно, тесный союз оскорбления и непристойности не объясняется, вопреки мнению Фрейда, одним лишь подавлением объектов детского удовольствия, которые возвращались бы «к форме богохульства и проклятия»; скорее, для этого требуется прямое слияние двух фундаментальных позиций.

Здесь мы не можем согласиться с тезисом Лакана, по крайней мере так, как мы поняли его из изложения Лапланша и Леклера в «L'lnconscient», ( Temps modem, Juliet 1961, pp. 111 sq.). Согласно этому тезису первичный порядок языка должен определяться бесконечным скольжением означающего по означаемому, и каждое слово тогда обладало бы единственным смыслом и соотносилось бы с другими словами посредством серии эквивалентов, которые этот единственный смысл задавал для слова. Наоборот, если только слово обретает несколько смыслов, организованных по закону метафоры, оно явно стабилизируется. В то же время, язык оставляет первый процесс и закладывает основу второго. Значит, единоголосие определяет первый, а равноголосие — возможность второго процесса (р. 112). Но единоголосие рассматривается здесь как единоголосие слова, а не как единоголосие Бытия, которое высказывается обо всех вещах в одном и том же смысле — но не в языке, который говорит это. Именно мысль о том, что единоголосие является словом, и угрожающая выводом, что такого слова не существует — сама нестабильна и остается только «фикцией». Напротив, нам кажется, что равноголосие точно характеризует голос в первом процессе; и если есть сущностная связь между сексуальностью и равноголосием, то она приобретает форму границы для равноголосого и для тотализации — границы, которая делает единоголосие возможным — как подлинную характеристику бессознательной вторичной организации.

«…род софиста тяжело уловить» — Софист, 218d. — Примечание переводчика.

«…деление есть как бы бессильный силлогизм, ибо то, что должно быть доказано, оно постулируется, и при этом всегда выводится что-то более общее [чем то, что должно быть доказано]. Но как раз это и было упущено из виду всеми теми, кто пользуется делением…» — Аристотель. Собр. соч. в 4-х т.т., М., Мысль, т.2, стр. 183. — Примечание переводчика.

Софист, 236в, 264с.

Анализируя отношение между письмом и логосом, Ж.Деррида обнаружил эту платоновскую фигуру: отец логоса, сам логос и письмо. Письмо и есть некий симулякр, ложный претендент, поскольку именно оно силой и ловкостью намеревается захватить логос или даже вытеснить последний, не проходя через отца. Cf., «La Pharmacie de Platon», Tel Quel, nе 32, pp. 12ff, et no.33, pp. 38ff. Ту же фигуру мы находим и в Политике: Благо как отец закона, сам закон и различные постановления. Благие постановления суть копии; но они становятся симулякрами как только, уклоняясь от Блага, попирают и узурпируют закон.

Иное, фактически, — это не только недостаток, аффектирующий образы; оно само появляется в качестве возможной модели, которая противоположна хорошея модели Того же Самого: см., Тэтет, 176е; Тимей, 28в.

См. Государство, 10:602а, и Софист, 268а.

Одуар очень хорошо показал тот аспект, что симулякры — «это конструкции, включающие угол зрения наблюдателя так, что в любой точке, где находится этот наблюдатель, воспроизводится иллюзия… В действительности акцент делается не на определенном статусе небытия, а, скорее, на этом едва заметном разрыве — на едва заметном искажении реального образа, происходящем в точке, занятой наблюдателем и дающим возможность построить симулякр — творение софиста» («Le Simulacre», Cahiers pour l'analyse , nе 3).