Герман Дейс - САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

- Тогда тебе точно крышка, - нелицеприятно повторил свой диагноз Варфаламеев.

«Да пошёл ты», - подумал Сакуров.

- …А тут лятит четвёртый селезень, - совсем уже распоясался к тому времени Гриша, целясь пустыми руками в потолок.

- …Нет, так мы с тобой каши никогда не сварим! – вовсю веселился Жорка. – Ты утверждаешь, что в одном английском фунте стерлингов сто шиллингов, в одном шиллинге – сто пенсов, а в одном пенсе – сто фартингов (51). Так?

- Так, - стоял на своём Мироныч, чисто по-скопидомски округлив количество шиллингов, пенсов и фартингов до ста.

- Ну, вот я и говорю: мои фунты тебе не подойдут, - разводил рукой Жорка.

- Почему?

- Потому что в моих фунтах ровно по полкило стерлингов!

- А ваши фунты, они какие? – заинтересовался Мироныч.

- Золотые.

Жорка значительно поднял брови.

- А стерлинги? – задрожал старый хрыч, не понимавший никакого юмора, кроме своего.

- Серебряные, - с пренебрежением отмахнулся Жорка.

- Тогда я, так и быть, возьму ваши фунты вместо долларов, которые вы мне задолжали, - раздобрился Мироныч, - но по курсу…

- Да хрен с ним, с курсом! – воскликнул Жорка. – Ведь их сначала нужно откопать, а потом примерять к твоему курсу.

- Кого откопать? – забуксовал старый хрыч.

- Да фунты же, - понизил голос Жорка. – Они ведь золотые, понимаешь?

Он доверительно склонил свою голову к кудлатой сивой репе собеседника.

- Понимаю, понимаю, - пробормотал Мироныч.

- А стерлинги серебряные. Вот я их и – того...

Жорка подозрительно огляделся по сторонам, заговорщически подмигнул Миронычу и закончил фразу:

- …Закопал.

- Да-да-да, конечно, - закивал головёшкой старый пень. – А где вы их закопали?

- Выпьем? – предложил Жорка.

- Выпьем, - согласился Мироныч.

- Давай… А потом я тебе нарисую подробный план захоронения моих фунтов, и ты их сам откопаешь. Ведь сможешь сам откопать, а то у меня второй день руку ломит?

- Смогу! – клятвенно заверил Жорку Мироныч и припал к своему стакану. Надо сказать, что, помимо непонимания любого юмора, кроме собственного, Мироныч, как истинный жлоб, не допускал даже мысли о шутках и прочей иронии в адрес любой финансовой темы, включая разделы о спекуляции, мздоимстве, ростовщичестве и индексе Доу Джонса.

- …А я его ба-бах! – не переставая, палил Гриша.

- …Да ты, Костя, не расстраивайся, - утешал тем временем Сакурова Варфаламеев. – Ведь тебе, как полусинтоисту , положена реинкарнация, а это не совсем смерть в примитивном её понимании.

- Да я и не собираюсь помирать, - пожимал плечами Сакуров, памятуя беседы с Фомой в части реинкарнации и насчёт сроков перехода Сакурова в состояние чистого духа. В смысле, насчёт крякнуть.

- Собираешься, собираешься, - заверял его подлец Варфаламеев. – Иначе откуда взяться таким откровениям?

- Каким откровениям? – переспрашивал Сакуров.

- Насчёт богини Аматэрасу и первого японского императора Дзимму, которому данная богиня – солнца, между прочим, - является прапрабабушкой.

- Иди ты?! – разинул рот Сакуров и ему стало жутковато.

Сакуров слово своё сдержал. И бросил пить. Он также бросил курить. И не помер. Первые три дня, правда, ему было хреново, но Константин Матвеевич сумел превозмочь недомогание, прошёл через сонные полукошмары, преследовавшие его с момента резкой завязки, и злорадно посматривал на продолжающего пить Варфаламеева. Однако лётный штурман ни хрена не помнил из того, что он напророчил своему соседу, поэтому Сакуров не вкусил никакого злорадства и продолжал трудиться на ниве усиления мясных статей так называемого говяжьего молодняка на откорме. Погода наладилась приемлемая, скотина поправлялась, пьяный Мироныч продолжал помогать Сакурову, а Жорка тоже бросил пить. Он занимался ремонтом подворья, поэтому Мироныч пил в компании Варфаламеева. Вернее, сидел у того на хвосте. А Варфаламеев пропивал кур.

А ещё Мироныч копал лесопосадку за огородом Жорки в поисках золотых фунтов и серебряных стерлингов. Каждый вечер, встречая Сакурова, старый хрыч жаловался на неточность плана, которым его снабдил Жорка, а Сакуров только диву давался, до какого маразма может дойти в общем-то такой неглупый человек, как бывший директор комбината, из-за своей патологической жадности.

Затем пришла пора сдавать якобы откормленное стадо в руки отдохнувших Витьки и Мишки, а из Москвы поступили первые вести об отъехавшем туда Семёныче. Это Петровна позвонила одной из вековух, соседок Сакурова, та передала на словах дальнему родственнику Семёныча, которому задолжал Жорка, и дальний родственник приполз в Серапеевку. Приполз он, надо отдать ему должное, не на одних бровях, поэтому кое-какое лыко вязал. Сначала, правда, он нетвёрдо наехал на Жорку, чтобы тот вернул долг, потом, когда Жорка послал его в известное место, рассказал о звонке Петровны. И скоро вся деревня судачила о том, как импортный спирт, привезённый из-за границы бывшими комсомольцами, отставными советскими рекордсменами и действующими российскими академиками, может покалечить хорошего и здорового человека. В смысле, Семёныча, потому что на остальное население, загибающееся от известного продукта, деревенским, как чисто русским людям, было наплевать. А вот о том, как скрутило близкого соседа, колющего завистливые глаза материальным превосходством, стоило с удовольствием посудачить. Хотя как именно скрутило, никто толком не знал, потому что дальний родственник Семёныча, огорчённый отказом Жорки вернуть долг за три месяца до окончания срока погашения кредита первого, долизался таки с помощью Варфаламеева до состояния риз и наврал такого, что выходило, будто а) Семёныч приказал долго жить, завещав на словах свою легендарную «ниву» дальнему родственнику; б) у Семёныча отнялись обе ноги и язык в придачу, но перед окончательным отказом речевого инструмента Семёныч опять таки успел завещать свою тележку своему родственнику; в) Семёныч начал ходить под себя и оглох на оба уха, но перед тем, как оглохнуть, таки расслышал вопрос о том, а кому он завещает известное движимое имущество? На последний расслышанный вопрос Семёныч ответил определённо. И тотчас обделался. Ну, и оглох.