Герман Дейс - САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

«Какой толковый пацан, - умилился Сакуров, - это он не какие-то сраные куличи лепит, а что-то сажает…»

Бывший морской штурман прекрасно видел и пацана на клумбе, и женщину в странном одеянии, явившуюся вместо ожидаемого солнца, а вот голоса до него стали доносится издалека, поэтому не всё сказанное пацаном и женщиной Сакуров расслышал. Тем не менее, он навострил уши и, поминая недобрым словом обманчивость сонных перспектив применительно к акустическим данным в смысле качественного восприятия, стал слушать беседу между новыми персонажами его новой иллюзии.

- Мама… - подал затихающий в дальних акустических перспективах голос пацан, - …террасу.

- Дима, Дима! – отозвалась женщина, которую Сакуров принял за солнце, таким же далёким голосом.

«Всё понятно, - сообразил бывший морской штурман, - пацан хочет на террасу, а это его мамаша».

Перспектива, помянутая Сакуровым, снова сыграла с ним шутку, и бывший морской штурман услышал вдруг пацана так хорошо, словно тот бухтел Сакурову в ухо.

- И никакая она мне не мамаша, а прапрабабушка, - заявил пацан, - и сажаю я не что-то, а сакуру. А ты, если пить не бросишь, окончательно сбрендишь.

Затем пацан значительно посопел и добавил:

- Мудак…

- Мудак, - пробормотал Сакуров и проснулся. И проснулся не в космосе, а в своей спаленке. Оконце, выходящее во двор, подернуло серой пеленой, а во дворе чирикали всесезонные воробьи, что свидетельствовало о прекращении дождя, наступлении утра и отсутствии кота. Константин Матвеевич потрогал голову, пожевал пересохшим ртом и полез из-под одеяла, прикидывая время в районе без чего-то восемь.

- Да, брат, с питьём надо завязывать окончательно, - сказал себе бывший морской штурман, с третьего раза попадая ногой в шлёпанец, - иначе крышка, и это ясно без давешнего пацана …

Завтракали всей компанией у Жорки. Мироныч плакался на свою горькую долю, подсунувшую ему таких неблагодарных соседей, как Жорка Прахов и Петька Варфаламеев, Жорка посылал старого хрена на хрен, Варфаламеев молча опохмелялся. Сакуров к спиртному не притронулся, но попил чайку и собрался на работу.

- Константин, - хмуро окликнул его Жорка.

- Что? – также хмуро откликнулся Сакуров.

- Нам бы ещё сотню баков…

Мироныч враз перестал плакаться и навострил уши. Варфаламеев это дело подметил раньше всех и встрял со своей партией.

- Слушай, Костя, отдай ты ему последние две сотни и – чёрт с нами совсем! А?

- Вот именно, - с облегчением буркнул Жорка, поняв, какую глупость он сморозил, спросив денег у Сакурова при Мироныче.

- Вот именно, - оживился Мироныч, - а я могу и сам в город туда-сюда сбегать.

- Ну, ты, стайер хренов, - одёрнул Мироныча Жорка, - сегодня побежишь вместе со мной.

- А что, это действительно ваши последние две сотни? – уточнил Мироныч.

- Не твоё собачье дело, - буркнул Жорка и моргнул Сакурову.

Тот быстренько сгонял в свою избушку, достал из потаённого места пресс с баками, отслюнил две сотни и отнёс их Жорке.

- Ну, я побежал на работу, - сказал Константин Матвеевич и пошёл на выход.

- А ты чё расселся? – спросил Жорка Мироныча. – Нам тоже пора бежать.

- Жорочка, миленький, - взмолился Мироныч, - давайте я сначала помогу Косте выгнать стадо, а потом мы с вами побежим менять наши доллары. Хорошо?

- Не хорошо, - отрезал Жорка. – Если ты пойдёшь помогать, я побегу менять н а ш и доллары сам. Авось, с Азой Ивановной мы и без тебя справимся.

- Что значит, без меня с Азой Ивановной справитесь, - засуетился Мироныч. – Костя, миленький, выгоняйте без меня, а загонять я приду пораньше, так что сочтёмся.

- Шевели костями, - сказал Жорка. – Варфаламеев, ты меня здесь ждать будешь или, всё-таки, домой сходишь?

- Да, сходить надо, - расслабленно возразил Варфаламеев и оторвал свою задницу от табуретки.

- Петя, миленький, - выпив законный посошок, прицепился к бывшему лётному штурману Мироныч, - поищите мою каракулевую шубу.

- Всенепременно, - пообещал Варфаламеев.

- И плащ-палатку!

- Я тебе сейчас пинка дам, старая сволочь! – рявкнул Жорка.

Сакуров выгнал стадо в начале девятого. К тому времени чувствительно распогодилось и от вчерашнего ненастья не осталось и следа. Небо холодно голубело над пожухлой равниной, рассечённой на неровные участки по-осеннему пёстрыми лесопосадками, полотном железной дороги и извилистой речкой. По небу бежали торопливые облака, солнце светило, но не припекало.

Сакурову погода нравилась, тёлкам – тоже. Они вольно разбрелись по пространству между заглохшим старым руслом Серапеи и железнодорожным аппендиксом, что соединял металлургический завод в Угарове, которым когда-то командовал старый навозный жук Мироныч, и узловую станцию, ныне успешно загибающуюся вместе с заводом. Сакуров бродил по насыпи аппендикса и, умело помахивая кнутом, присматривал за тёлками. За насыпью, позади Сакурова, зеленели озимые, по инерции посеянные загибающимся совхозом. Ближе к городу находилось стрельбище, и там сегодня решили поупражняться военные. А так как они тоже загибались со всей остальной страной, то стрельбы проходили вяло, солдатики, экономя боеприпасы, упражнялись в одиночной стрельбе, а что может быть тоскливей одиночной стрельбы из автомата Калашникова?