Анжела Мальцева - Введение в философию желания

Здесь Маркузе вновь переворачивает все «с ног на голову». Я думаю, что человек ищет свободы, он действительно устремлен к свободе, к еще большей свободе, но как раз «репрессивная цивилизация» и представляет свободу как сексуальное удовольствие. «Репрессивная цивилизация» контролирует доступ к сексуальному удовольствию, «понимая», что в самом этом удовольствии спрятано опасное для нее желание свободы. Но следует не освобождать доступ к сексуальному удовольствию, как то считает Маркузе, но усиливать и очищать, развивать и углублять понимание и желание свободы. Нужно освобождать это первично данное человеку чувство свободы от «пуповины», абстрагировать понятие свободы личности от чувства свободы «материнского лона». Нужно помочь человеку родиться, а не охранять его нежелание оторваться от неги материнской заботы. То, что мы были необыкновенно счастливы в лоне матери, не означает, что нам нужно туда возвращаться или превращать весь мир в такое лоно. Мы действительно хотим освободиться от нужды и потребностей, но не за счет «нирванизации» своей жизни.

Маркузе против спиритуализации желаний. Но он не понимает, что духовность не означает отказа от чувственности, разум эмоционально вовлечен и развивается вместе с эмоцией. Эмоциональная тупость, примитивизм чувственности и развитый разум – понятия не совместимые.

Вульгарный материализм мысли о том, что «сексуальность является первичным источником человеческой свободы и счастья» сводит на нет эвристичность догадки о том, что само желание может стать основанием новой рациональности, что источник развития человека следует искать не в конфликте между желанием и разумом, а в противоречии желания.

Замечательно, что в эпилоге Маркузе приходит к выводу о том, что нужны радикально новые формы «личности» и «индивидуальности», несовместимые с преобладающими. Он пишет: «Для утверждения «лучшего будущего» необходимо нечто гораздо большее, чем просто устранение негативных черт «рынка», «безжалостной» конкуренции и т. п.; для этого необходимы фундаментальные изменения, как в структуре инстинктов, так и в строении культуры» (с. 236).

В опыте построения повой нравственной метафизики Вышеславцев обращался к психоаналитическим теориям Фрейда и Юнга. Традиция нормативной этики («этики закона»), считал он, оказалась подорванной в самих своих основах благодаря учению о «бессознательном». Кантианский долг апеллирует исключительно к разуму и совершенно игнорирует иррациональное, бессознательное начало в человеческой душе. В исследовании этой темы Вышеславцев использовал не только открытия психоаналитической школы Юнга, но и достижения современной ему этической философии – идеи немецких мыслителей М. Шелера и Н. Гартмана. Вышеславцев указал на бессилие прямого морального запрета, которое он объяснял действием «закона иррационального противоборства». При этом он различал два вида противоборства: сопротивление плоти и сопротивление духа. Для их преодоления необходим процесс сублимирования низших этических движений в высшие. Главными орудиями сублимации двух движущих сил духа – эроса и свободы – являются воображение и внушение. Психоаналитическая «сублимация», в его трактовке, фиксирует ту же динамику психической жизни, которая в христианской мистике выступает как процесс духовного преображения и «обожения» личности. Новая этика, «преодолевающая морализм», соединяет эти две традиции и оказывается способной «преображать и сублимировать». Иррациональное (эротическое) и рациональное в человеке образуют единую основу его этической позиции и нравственных действий.

Принципиальным недостатком психоаналитического понимания «сублимации» является, согласно Вышеславцеву, отсутствие в теории Фрейда метафизической «вертикали»: нет Абсолюта, нет богочеловеческого процесса и, соответственно, нет высшей (возвышающей) цели для сублимации, которая в «плоскостном» позитивистском варианте оказывается либо хаотически-витальным актом, импульсом, либо одной из «техник» в системе психоаналитической практики. Для самого Вышеславцева обращение к бессознательному – это движение к Абсолюту, к «очевидности иррациональной глубины бытия». Без такой «возвышающей» цели человек оказывается «закованным в самом себе», «пойманным в заколдованном кругу самосознания». В конечном счете, согласно Вышеславцеву, сама человеческая свобода раскрывается в отношении к Абсолюту и есть не что иное, как «свободная зависимость» [100].