Макс Пикар - МИР ТИШИНЫ

Сторож! Сколько ночи?

Сторож! Сколько ночи?

Сторож отвечает: приближается утро, но ещё ночь.

Если вы настоятельно спрашиваете, то обратитесь и приходите. (Книга Иссаи, 21:11)

Тишина и вера взаимосвязаны между собой. Сфера веры и сфера тишины совпадают. Тишина - это естественное основание сверхъестественной сущности веры.

Бог стал человеком ради человека. Это настолько невиданное, противоречащее всему разумному опыту и выходящее из ряда вон событие, что человек не способен отреагировать на него в словах. Слой тишины лежит между человеком и тишиной, и в этой тишине человек приближается к тишине, окружающей Самого Бога. Первая встреча человека и великого таинства происходит в тишине, и первое слово, возникшее в тишине - подлинно, поскольку оно появилось прежде всего сказанного. Поэтому ему по плечу нести весть о таинстве.

То, что таинство всегда отделено от человека покровом тишины, свидетельствует о любви Бога. Это так же и напоминание о том, что, приближаясь к тайне, человеку должно хранить молчание. Сегодня, когда внутри человека и вокруг него царит шум, к таинству стало тяжело подступиться. С отсутствием покрова тишины сверхъестественное беспрепятственно соприкасается с естественным, с обыденным потоком вещей, и человек низводит сверхъестественное до уровня повседневного - до ещё одной детали механической обыденности.

Слова многих проповедников о Божественном Таинстве часто безжизненны и бесплодны. Их речь проистекает из мешанины многих тысяч других слов. Она не исходит из тишины. Но именно в тишине случается первая встреча человека с Божественным Таинством, и именно из тишины слово черпает силу для становления таким же сверхъестественным, как и Сам Бог. И тогда оно возносится над порядком обыденных слов так же, как Божественное Таинство возвышается над обыденной повседневностью вещей. Как будто слова созданы исключительно для отображения сверхъестественного. Посредством этого они отождествляются со сверхъестественным, с таинственным, и оттого сила их родственна силе таинства.

Конечно, человек способен мощью собственного духа наделить слова изначальной силой, но слово, возникающее из тишины уже изначально. Нет нужды в том, чтобы человеческий разум растрачивался на придание слову силы изначального - тишина уже наделила его этой силой. Тишина содействует человеческому духу.

Человек способен силою духа удерживать себя в вере, но тогда дух будет вынужден постоянно пребывать в бдении, быть настороже, и тогда вера утратит свою естественность и непринуждённость. Прилагаемое усилие станет важнее самой веры. Такому усиленно верующему человеку может показаться, что Сам Бог поручил ему веровать, что Сам Бог возложил на него это бремя. И он решит, что он пророк. Да, вера сверхъестественна, но сверхъестественное не имеет ничего общего с внешними условиями веры, для веры не требуется никакого усилия. Внешние условия могут подняться на уровень сверхъестественного, лишь если не станет естественной основы тишины.

Безмолвие Бога отлично от безмолвия человека. Оно не противостоит слову: в Боге слово и тишина едины. Как язык неотъемлем от сущности человека, так же и тишина неотъемлема от сущности Бога; но в этой сущности всё прозрачно, всё одновременно и слово, и тишина.

Глас Божий - это не какой-нибудь отдельный голос природы или не все природные голоса, вместе взятые, но голос тишины. Как верно то, что мир был бы нем, не надели его Бог силой речи, или то, что всё, что дышит, должно славить Имя Господне, так верно и то, что лишь тот различает Глас Божий в многоголосице мира, кто способен расслышать, голос лишённый всякого звучания. (Вильгельм Вишер)

Иногда создаётся впечатление, что человек и природа держат речь только потому, что Бог ещё не взял своё слово, или что человек и природа хранят молчание лишь потому, что они не расслышали ещё тишины Бога.

Любовь преображает Божественную тишину в Слово. Слово Божье - это отдающаяся человеку тишина.

Лучи того, кто движет мирозданье,

Все проницают славой и струят

Где — большее, где — меньшее сиянье.

Я в тверди был, где свет их восприят

Всего полней; но вел бы речь напрасно

О виденном вернувшийся назад;

Затем что, близясь к чаемому страстно,

Наш ум к такой нисходит глубине,

Что память вслед за ним идти не властна.