Жан-Поль Рихтер: Приготовительная школа эстетики

Поэтому я предпочитаю хромой перевод Свифта сделанный Вазером, новому гибкому.

Ибо трагическая страсть не противоречит, как задаток, и самой благородной натуре. Аморальное следствие, выводимое отсюда, как принцип, отделяет специфически эпическим образом актера от человека и служит более совершенной маской индивидуальности, чем античная реальная маска; актер — актер гениальный и нравственный, и даже безнравственный, — просто превращается в присущую искусству природу, в лучшем случае он приблизится к Ювеналовой сатире. Напротив, комический актер должен всякий миг обновлять и фиксировать контраст между своим сознанием и игрой (если даже в глазах, зрителя то и другое совпадает). Бездарную трагедию не спасет и Флек, но Иффланд может спасти негодную комедию. Различие между зрителем и читателем драматического произведения предписывает обоим им определенные правила или хотя бы делает им известные намеки: читателю комедии остроумие, а тем более юмор возместят многое из реального действия: зрителя же даже самый блестящий юмор, будь то даже юмор Фальстафа, нередко расхолаживает длиннотами, тогда как его развлекают новизной реального воплощения, а при повторении эффектом новой ситуации и неповторимостью игры всякого рода телесные изъяны, заикание, недослышание, излюбленные словечки, которые быстро утрачивают всякий смысл для читателя, тем более что выдумывать все такое совсем не трудно. В «Проделках пажей» Коцебу всегда комически звучит фраза: «Когда я ехал из Штольпе в Данциг...», — тогда как если при чтении и ждешь и жаждешь повторения прежней шутки, но уже на большей дистанции. Напротив, трагедия тоже вправе раскладывать на отдельные вздохи скрытые страдания сердца, но, насколько возможно, должна скрывать грубые ножевые раны внешнего действия; нам хочется представить, но не видеть боль, и нам легче создать иллюзию в душе, а не наружно.

Вот отчего в самой действительности, где субъективный контраст — вне объекта, ни один дурак не бывает так глуп, как в комедии.

Жаль, что Конебу чрезмерно остроумен и слишком занят непоэтическими направлениями деятельности, — иначе он создал бы комедии еще многим лучше, чем многие лучшие из его комедий. В «Драматическом альманахе» {1} сама краткость пути порой не позволяет ему сбиться с пути.

В комедиях Шекспира дуракам и грубиянам присуще остроумие, а не каприз, но в серьезных его пьесах прихотливость комических персонажей доходит до юмора.

Как предполагал Лессинг, паразит древней комедии — это Арлекин {1} .

Французам и англичанам недоступен этот источник комического, и не потому, чтобы они не очень-то ненавидели друг друга, а просто потому, что языкам недостает взаимного несходства, а также меняющихся окончаний. Лишь героическими и бурлескными метрами они между собой обмениваются.

«Палингенезии», том 2 {2} .

См. «Озорные годы», т I. с. 341 {3} .

Конкретнее — в ближайших параграфах.

Он под «оранием» разумеет их воинственные клики.

Вот надпись на статую французского короля-лежебоки: Statua Statuae; вот шутка о пустой театральном партере: это двойная пустота партера заполненного (le double de l'autre) {1} .

То есть, скорее, рядом образных подобий, чем антитезой, как то будет показано ниже, в параграфе, посвященном образному остроумию.

Потому что наше богослужение совершается теперь по большей части в книгах.

Исключение всего одно — краткость Гаманна, потому что у него иной раз мелкие отрезки фраз состоят из солнечной системы, а периоды — из солнечных систем: у него слова (подобно изначальным, по Гердеру) — целые фразы. Часто краткость легче достигается, чем читается: автор пришел к выражению мысли с помощью других мыслей, которые потом обрезал: читатель вынужден эти последние дополнять на основе первой.

«Квинтус Фикслейн», 2-е изд., с. 363 {1} .

Если нет растворяющей воды, нельзя почувствовать вкус.

Замечательный и доподлинный образ: торговый дух — этот враг поэзии — был поводом к превращению письма образами (иероглифами) в письмо знаками (см. «Историю философии» Буле, том I); торговцу по душе краткость.