Николай Плавильщиков - Человечек в колбе

Кальвин был человек не из мягких, да и память у него была хорошая. И как только в его руки попал в Женеве этот самый спорщик-богослов, он же и врач, Кальвин без всяких диспутов и разговоров отправил его на костер.

Начав свои исследования в Падуе, Гарвей продолжал их и в Лондоне. Гарвей вскрывал самых разнообразных животных — больше всего доставалось, понятно, кошкам, телятам и собакам. Он вскрывал трупы людей. Он перевязывал артерии и вены, он вскрывал их то выше, то ниже перевязок, он распластывал сердца на тоненькие ломтики, ища сообщения между желудочками…

Его сны стали тяжелы и неспокойны. И во сне он видел гигантские трубки, наполненные жидкостями. Иногда он видел, как его несет, словно по каналу, по огромному кровеносному сосуду; он видел себя то в закоулках печени, то в бурных озерах желудочков сердца.

— Смотри, как у него бьется сердце! — показывал он жене крохотного рачка. — Видишь?

— Какая гадость! — отвечала та. И сказав: «Прости, мне некогда», уезжала за покупками.

Жена Гарвея совсем не интересовалась научной деятельностью мужа. Зато она вела самый точный учет всех пациентов.

Гарвею пришлось вскрывать даже знаменитого Фому Парра. Этот шропшайрский крестьянин был знаменит тем, что прожил сто пятьдесят три года. Сто тридцать лет он жил тяжелым трудом и был здоров и счастлив. А потом попал в Лондон, где за ним — еще бы! — всячески ухаживали. Эти-то «ухаживания» и свели его в могилу. Труп Парра был вскрыт, и вскрытие показало, что он был на редкость здоровым человеком — даже признаков старости у него не было обнаружено. Очевидно, жизнь бездельника, — а так он и жил последние двадцать лет, — не пошла ему на пользу.

Шли годы. Гарвей становился опытнее и старше, на его голове начали поблескивать седые волоски.

Запутанная сеть кровеносных сосудов распутывалась, и вот Гарвей открыл систему, выяснил план кровообращения.

В апреле 1615 года он прочитал об этом доклад в коллегии врачей. Его товарищи не возражали и благосклонно выслушали сообщение уже ставшего знаменитым врача. Кто знает, что они думали, — внешне они были очень милы и любезны.

Гарвей не спешил с опубликованием своего открытия и только в 1628 году, после многолетней проверки, рискнул выпустить книгу. И, как это и полагается, на него тотчас же набросились со всех сторон. Гарвея это, впрочем, не очень удивило, он другого и не ждал.

«То, что я излагаю, — говорит он в своей книге, — так ново, что я боюсь, не будут ли все люди моими врагами, ибо раз принятые предрассудки и учения глубоко укореняются во всех».

Впрочем, он не забыл правил вежливости и хорошего тона — он посвятил свой труд королю, сравнив короля с сердцем («король — сердце страны»), а к врачам-коллегам обратился с особой речью, начинавшейся так:

«Председателю Лондонской коллегии врачей, моему единственному другу, и другим врачам, моим любезным коллегам — привет».

В этом «вступлении» он, как бы извиняясь, говорил о причинах, побудивших его начать свои исследования. Желание выяснить истину, а вовсе не стремление показать свою ученость, — вот смысл объяснений.

Но все эти «комплименты» мало помогли делу. Очевидно, Гарвей недостаточно хорошо знал человеческую тупость и склонность преклоняться перед авторитетами.

Дело начали, как и всегда, застрельщики. Это были бойкие годовалые петушки, громко кукарекавшие издали и быстро отступавшие при приближении старого и опытного бойца.

Титульный лист из книги Гарвея «О движении сердца» (по латыни).

Первым был молоденький иоркширский врач, француз родом, Примроз по имени. Для начала он заявил, что «плевать хотел» на всякие там открытия, сделанные раньше. Что из того, что Сервэ, Коломбо и Чезальпини разработали вопрос о кровообращении в легких? Что из того, что никто никогда не видел хода из одного желудочка в другой?

Примроз не вдавался в такие пустяки.

— Пусть узенькие людишки копаются во всяких трубках. Важны обобщения, широта и легкость мыслей.

Но Примроз был не только развязным и невежественным врачом. У него были большие зачатки остроумия, ибо придумать такой способ защиты, как придумал он, сможет далеко не всякий.

— В сердце трупа нет сообщения между желудочками? Ну, и не надо! А вот у живого человека такое сообщение есть! — заявил он.

Это был хитрый прием. Как узнать: есть ли в сердце живого человека сообщение между желудочками? Для этого нужно вскрыть сердце, то-есть убить этого человека. А тогда перед исследователем будет лежать уже не живой человек, а труп.