Евгений Черносвитов - Формула смерти. Издание третье, исправленное и дополненное

В последней, прощальной с жизнью песни горного козла есть все, что способно всколыхнуть даже самую черствую душу и вызвать обильные слезы даже на каменном лице! Я слышал, как плачут горько обиженные дети. Я слышал, как плачет старая женщина, пережившая своих детей, у гроба последнего сына. Я слышал, как плачет молодая женщина, решившаяся на самоубийство из-за измены возлюбленного. Я слышал как плачет молодой сильный мужчина, оскорбленный изменой возлюбленной, мир для которого вдруг стал пустым и холодным. Я слышал, как плачет старик у свежей могилы жены, с которой прожил 70 лет. В козлиной песне, которую древние греки назвали трагедией, все это присутствует. Вселенское горе и все слезы Вселенной, вдруг лавиной обрушившиеся на одного одинокого человека!

Козел, которого мы украдкой и бесстыдно наблюдали с Омаром и Ахмедом, спел свою песню – сколько прошло времени: минута, час, Вечность? – никто из нас не знал! И сразу прыгнул без шума в пропасть. Мы видели, как он падал, переворачиваясь в прозрачной темноте лунного и звездного сияния.

По истине трагичной, по мнению Зигмунда Фрейда , была судьба Моисея и Иисуса Христа. Это он тщательно обосновал в своей последней работе «Моисей – египтянин» , которую боялся опубликовать при жизни. Ибо считал, что «даже Англия, приютившая его после бегства из фашистской Германии, откажет ему от жительства». Небольшая, но гениальная по догадкам и с присущей Фрейду железной логикой аргументации, книжка увидела свет лишь после смерти автора. Сейчас ее если и публикуют, то чрезвычайно малым тиражом. Это касается и нашей страны, и всего Зарубежья.

Не трудно увидеть, что первые трагики – Эсхил, Софокл и Еврипид, трагическое считали моментом истины ( или, как потом скажут экзистенциалисты начала ХХ века подлинности) бытия человека. Альбер Камю считает, что жизнь человека трагична, ибо первый его шаг на земле есть шаг к смерти. Жан Поль Сартр и Карл Ясперс трагичность человека видят как раз в неподлинности бытия человека. Если же следовать их логике, подлинность вообще трансцендентна жизни. Иными словами, «подлинность еще при рождении человека выпадает из его жизни, как игрушка из люльки» (Сартр). И только в смерти, причем, если эта смерть отвечает всем качествам трагедии, человек обретает и переживает (пока умирает!) подлинность жизни. Действительно, в древних трагедиях, катарсис (состояние очищения, раскрепощения, переживание вслед за этим состоянием всей полноты бытия) у зрителей наступал только во время кульминации трагических событий, переживаемых героем. Зрители-современники Шекспира испытывали катарсис во время спектакля «Отелло», в момент, когда мавр душит свою возлюбленную. Современные зрители скорее испытают катарсис, когда увидят, что арестовывают и всемирно проклинают Яго, придумывая для него жестокую казнь! Действительно, одно дело, когда погибает оклеветанный герой. Другое дело, когда наказывают злодея. Кстати, именно в различии понимания трагического в человеческой природе есть кардиальное различие между Ветхим Заветом и Новым Заветом. Разве трагично распятие Христа , если известно, что для Христа это единственный путь вознестись на Небо и воссоединиться с Богом? К тому же, пока мы не знаем, что Христос есть не царь иудейский, а сын Божий (а это не знали до Воскрешения ни Петр, ни Павел!), распятие его вполне морально и логично, с точки зрения господствующей морали и идеологии подавляющего большинства населения, где он появился и проповедует свои ериси, в том числе и евреев. Самоубийство, единственно, на чем держится образ Иуды , не освобождает, а еще больше напрягает наше сознание. Христос знал, что Иуда его предаст, но не остановил предателя. Иуда, предав Христа, тем самым помог ему встать на единственно возможный путь Вознесения , Воскрешения и Воссоединения (подробнее читай: «Четыре способа оправдания Иуды» Х. Л . Борхеса ).

А вот, в «Книге Плач Иеремии» катарсис в гневе и мщении Бога Израилева, жестоко наказывающего за свой народ: «Идите на нее со всех краев, растворяйте житницы ее, топчите ее как снопы, совсем истребите ее, чтобы ничего от нее не осталось;» (27, 4. Цар., 25, 9. Иер. 46, 21). Наверное, правы были Н. А. Бердяев и В. В. Розанов, полагающие, что Ветхий Завет ближе для понимания современному человеку, чем Новый Завет. Так же считал и Зигмунд Фрейд. Прошедшее столетие ничего не изменило в психологии человека.