Жан-Анри Фабр - Жизнь насекомых. Рассказы энтомолога

Взрезав гнездо, увидишь его внутреннее устройство. Прежде всего поражает то, что вплетенные в ограду иглы нетронуты и совершенно здоровы. В своих временных гнездах молодые гусеницы объедали иглы, окутанные шелковой тканью. Таким способом они добывали еду внутри гнезда: не покидали его в плохую погоду. Для маленьких слабых гусениц такие кладовые были очень важны. Теперь, выросшие и окрепшие, они не трогают хвою внутри зимнего гнезда. Почему? Ответ прост. Если бы хвои, входящие в состав постройки, были объедены, то они быстро засохли бы и гнездо развалилось бы. Свежие иглы — прекрасная опора для гнезда. И как бы ни была голодна гусеница, этих хвоинок она не тронет.

Около десяти часов утра гусеницы выползают на площадку. Сбившись под навесом в кучу, забравшись одна на другую, они весь день греются и дремлют, изредка покачивая головами. Между шестью и семью часами, с приближением ночи гусеницы расползаются по всему гнезду. Ярко-рыжие, они ползут по белой скатерти, и каждая из них тянет за собой шелковую нить. С каждым днем покрышка гнезда становится все толще и толще. Сетка охватывает соседние зеленые хвои, и эти тоже включаются в состав гнезда.

Почему гусеницы, не видевшие зимы, так старательно работают над своим зимним жильем? Неужели они способны предвидеть будущее?

Конечно, нет. В течение своей коротенькой жизни они узнали вкус съеденной пищи, познакомились с дремотой на пригретой солнцем площадке гнезда. Откуда знать им о холодных дождях, о морозах и снеге, о суровых северных ветрах. И все же они сооружают теплое зимнее гнездо.

Мне хочется поподробнее последить,за жизнью гусениц походного шелкопряда. Для этого нужно идти ночью с фонарем

к соснам, иной раз в холод или под дождём. Это меня мало привлекает. Я поместил полдюжины зимних гнезд в теплицу: маленький застекленный сарай,

в котором не теплее сейчас, чем снаружи. В него не проникают ни ветер, ни дождь. В песок я воткнул ветки с гнездами, положил здесь же для корма пучки сосновых веток. Каждый вечер я с фонарем навещаю эти гнезда. Так была сделана большая часть моих наблюдений.

В темноте гусеницы выползают из гнезда, спускаются, добираются до ближайшего пучка свежих веток. Они выстраиваются по две, по три в ряд на каждой хвоинке, головами в одну сторону и грызут, грызут... При свете фонаря поблескивают их большие черные головы. Вниз сыплется град мелких крупинок — испражнений гусениц. Пир продолжается до глубокой ночи. Наконец сытые гусеницы ползут обратно в гнездо. Иной раз они немного попрядут по дороге, а уж по белой скатерти своего гнезда они никогда не проползут, не прибавив к ней нескольких шелковинок.

Мои обязанности просты: нужно доставлять гусеницам пучки свежей хвои. Но я не только кормилец, но и наблюдатель, историк. А как таковой должен узнать, насколько можно разнообразить корм гусениц. Гнезда шелкопряда я нахожу на соснах: на лесной, на приморской, на алеппской, но никогда не вижу их на других хвойных. Я угощаю гусениц елью, тисом, туей, можжевельником, кипарисом — всеми хвойными, растущими в моем саду. Они отказываются и скорее умрут от голода, чем дотронутся до такой еды. Лишь одно хвойное составляет исключение: хвою кедра гусеницы едят без заметного отвращения.

Мне хотелось рассмотреть внутреннее устройство зимнего гнезда, и я вскрыл его: прорезал продольную щель. Что сделают теперь гусеницы? В их доме — огромная щель. Гнездо разрезано днем, когда гусеницы кучкой дремали на его крыше. Они не проснулись и за весь день ни одна из них не показалась около щели. Но ночью-то они, наверное, заметят эту дыру.

Наступает ночь. Гусеницы ползают по поверхности гнезда, как всегда тянут шелковые нити. Некоторые из них оказываются возле щели. Но они и, не пытаются заштопать дыру. Попав на край щели, они стараются перейти через нее так, словно ползут по нетронутой покрышке гнезда. Перебравшись через щель, они оставляют позади себя мостик из шелковинок. По этому мостику ползут другие гусеницы, тоже оставляющие шелковинки. Так проходят ночь за ночью, и в конце концов щель покрывается тоненькой паутинкой.

И это все. До конца зимы щель остается открытой и лишь завешенной легонькой занавеской. Случись такая беда не в застекленном сарайчике, а под открытым небом, и гусеницы погибли бы от непогоды.

Дважды повторял я этот опыт, и оба раза с одинаковыми результатами. Это доказывает, что гусеницы не сознают опасности. Они прядут, как пряли вчера и как будут прясть завтра, утолщают те части гнезда, которые совсем не нуждаются в этом, но не чинят опасную щель. Заняться этим — вернуться к оконченному раз делу, а на такой поступок не способно ни одно насекомое.