Патрик Уайт - Фосс

Все эти предметы научного интереса муж постоянно объяснял жене, и было очень трогательно наблюдать, как она выказывает к ним живейшее участие, особенно когда скучала больше всего.

Из этого радужного состояния Фосс ненадолго вернулся рано утром. Получив поддержку, он понял, что в силах пройти величайшее испытание и отречься.

Ночью черные, хотя и оцепенели от обжорства, ворочались во сне у своих костров, словно им все было мало. В серый предутренний час старейшины и воины поднялись. Почти сразу тела их обрели целеустремленность, к ним присоединился сторож белого человека, который отправился и разбудил юношу Джеки.

Неизвестно, спал Джеки или нет, но он тут же изобразил пробуждение и целеустремленность, хотя и дрожал как черная вода. Он все еще был ужасно податлив и юн. На левой щеке отпечаталась рукоятка складного ножа, на котором он лежал и который подарил ему мистер Фосс. Глядя на печальный этот подарок, пусть и самый ценный, Джеки сделался очень мрачен. Впрочем, расстаться с невинностью он был готов.

Все стремительно двинулись к шалашу из веток, в том свете возвышавшемуся зловещим горбом. Джеки зашел внутрь в окружении нескольких членов своего приемного племени, которые все еще сомневались в его лояльности. Местные духи были добры к Джеки: они придержали его за подмышки и помогли опуститься на колени рядом с мистером Фоссом.

Он увидел, что глаза белого человека смотрят на него, однако не стал выяснять, видит ли тот его или нет, и быстро вонзил свой нож и свое дыхание между трахеей и мышцами шеи.

Зрители зашипели.

Мальчик втыкал нож, пилил, резал, кромсал со все возрастающим, хотя и растерянным мужеством, и рвал. Он должен был порвать ужасные магические узы, безжалостно, на веки вечные связавшие его с белыми людьми.

Когда Джеки оторвал голову, он выскочил наружу в окружении свидетелей и бросил ее к ногам старейшин, которым хватило ума, чтобы не мараться самим.

Мальчик постоял под светом утренней звезды. Воздух так и дрожал на его коже. Что же касается головы, то она стукнулась о камни и осталась лежать, как любая дыня. Сколько в ней сохранилось от человека, которому она больше не принадлежала? Мечты его растаяли в воздухе, кровь мгновенно впиталась в сухую землю. Смерть никогда не расскажет, плодятся ли сны и откликается ли земля на пинту крови.

Рано утром миссис Боннер вскочила с кресла в комнате племянницы, где она не то чтобы спала, скорее боролась с ужасными и вполне осязаемыми мыслями. Она подпрыгнула, вынырнув из темных глубин, и поняла, что спасением обязана Лоре. Молодая женщина слабо ворочалась на постели и вскрикивала из последних сил, которые еще оставались у нее после недавних кровопусканий.

Тетушка смотрела на племянницу, уповая, что все сделает правильно.

– В чем дело, моя дорогая? – воскликнула испуганная женщина. – Знаю, я глупа, и все же молю Бога, чтобы он позволил мне подняться над моей глупостью хотя бы на сей раз! Только не молчи!

Миссис Боннер осознала, что есть шкафы, навести порядок в которых ей не суждено, и на добром лице ее застыла растерянность, даже обида. Она стояла и смотрела на племянницу, вне всякого сомнения пытавшуюся освободиться от бремени: жилы на шее вздулись, кожа покрылась испариной и посерела. Безусловно, последнее было вызвано неверным утренним светом, сочившимся в окно и отраженным панелями, зеркалами и различными безделушками из стекла.

– О господи! – наконец вскричала девушка, исторгнув это из себя. – Все кончено! Все кончено!

Лора содрогнулась и заблестела.

Тетушка коснулась кожи племянницы. Та была совершенно мокрой.

– Все позади, – сказала тетушка Эмми. – Лихорадка миновала!

От облегчения она и сама покрылась испариной.

Лора Тревельян залилась слезами. Она не могла остановиться. Миссис Боннер не доводилось слышать столь животных и судорожных звуков, однако она больше не боялась и не испытала ни малейшего потрясения.

– О моя дорогая, – всхлипнула с облегчением бедная старушка, – лихорадка миновала! Мы должны благодарить Господа! Вечно, – добавила она, поразившись тому, как мрачно это прозвучало.

Лора Тревельян все плакала. Немного успокоившись, она проговорила:

– По крайней мере, в скором времени я смогу увидеть мою дорогую малышку.

– Выходит, ты знаешь, что я тебя ослушалась? – нервно сглотнула тетушка Эмми.

– Я знаю, что воля моя дрогнула, и надеюсь на прощение, – ответила ее племянница. – Он меня простит, ведь с такого расстояния неудачи воспринимаются в свете намерений.