Патрик Уайт - Фосс

В результате некоей химической реакции кавалькада распалась на три постоянные составные части. Никто не оспаривал, что Фосс двигался первым – воплощением стихии огня, сжигавшего как препятствия, так и равнодушие в своих спутниках. Вокруг лидера рыскал мальчик-абориген, подобный ртути, если не считать бронзового цвета кожи. Джеки то и дело убивал всякую мелкую живность или вынюхивал источники воды, высматривал дым или же просто уезжал прочь по своему усмотрению и маячил вдалеке.

Чуть позади передового отряда шли запасные лошади и мулы с поклажей под присмотром Лемезурье и Пэлфримена. Эти двое обменивались всевозможными любезностями, но только не мыслями. Пэлфримен не знал, какому богу молится Лемезурье. Лемезурье обращался к Пэлфримену очень внятно, с улыбкой на темных губах, словно орнитолог – иностранец. Собственно, Лемезурье имел к тому основания, ведь тот был ему чужой. Под соленой коркой пота Пэлфримен, готовый плавиться от любви к ближнему, бледнел и грустил. Всякий раз, терпя поражение, он винил только себя и теперь окончательно убедился в своей неспособности к общению – недостатке, делавшем его тем более несчастным, что спасение других могло зависеть именно от него.

Иногда Пэлфримен бросал Лемезурье среди толпы мулов и лошадей и ехал вперед, явно намереваясь присоединиться к Фоссу. И там, держась слегка в отдалении, ждал, что тот его позовет. Однако немец этого не делал. Он презирал орнитолога по вполне очевидным причинам, которые Пэлфримен и сам знал. Будучи человеком довольно хрупкого телосложения, он мучительно страдал и от тягот долгого путешествия, и от неудач подобного рода. Поэтому в качестве наказания за свою постыдную слабость Пэлфримен заставлял себя браться за любую грязную и муторную работу. Он очищал от жира кухонную утварь, засыпая ее пригоршнями сухой земли, нацеживал мутную жижу со дна любого источника, который им попадался, он даже ухаживал за Тернером, когда тот покрылся нарывами, являя собой самый малоприятный пример человеческого страдания.

Все это орнитолог научился терпеть, включая и голос Фосса, говорившего:

– Мистер Пэлфримен, выступая в качестве Иисуса Христа, вскрывает нарывы.

К счастью, подобные инциденты случались только в местах отдыха, в ненадежных оазисах посреди мерцающих, зовущих вдаль равнин. По большей части переживания англичанина заглушались передвижениями животных, которые влекли экспедицию вперед.

Позади запасных лошадей и мулов ковыляли худые как скелеты коровы в сопровождении Джадда и Гарри Робартса. Каторжник умел чудесным образом уговорить любое ослабевшее животное. Эти дрянные волы и недойные коровы давно легли бы и больше не поднимались, если бы не крошечные отблески воли человека в их неподвижных глазах. Как и у скота, плоть у погонщика также убывала, хотя он и оставался мужчиной крупным, потому что был тяжел в кости. Весил он тоже изрядно, и ему приходилось менять лошадей, чтобы они не слишком уставали. Если тело Джадда страдало от лишений в меньшей степени, чем у других участников экспедиции, то причиной тому, несомненно, была прежняя жизнь, его закалившая. Более того, душа вернулась в это крепкое тело в целости и сохранности и со всем пылом посвящала себя тем задачам, от которых зависело благополучие членов экспедиции и животных, находившихся под его опекой.

Кроме того, Джадд чрезвычайно интересовался явлениями природы. К примеру, он расковыривал черные плоды деревьев, чтобы посмотреть на семена; тер огрубевшими пальцами горячую, белую кость то ли животного, то ли человека, словно пытаясь воссоздать исчезнувшую плоть; обводил носком сапога по контуру следы на пыльной тропе, познавая их очертания и направление пути. Затем он снова взбирался на лошадь и сидел с несокрушимым видом. Очень редко удавалось солнцу разморить его и принудить к мечтам о будущем. Порой казалось, что Джадд – отдельная стихия.

Однажды Фосс и Джеки обнаружили среди деревьев платформу из покрытых листьями стволов, скрепленных полосами коры. Они все еще разглядывали это сооружение, когда их нагнали Джадд и Гарри.

– Мертвые люди, – пояснил мальчик-абориген, и из рассказа стало ясно, что его народ кладет своих мертвецов на такие платформы и ждет, пока душа покинет тело. – Все уходить. Все!

Улыбаясь, он сложил ладони в форме остроконечного зернышка, прижал к груди и с громким свистом открыл их навстречу небу, так что сияющая белая душа и в самом деле ринулась ввысь и затерялась в круговороте синевы.