Виктор Улин - Хрустальная сосна

Мы молчали, не зная, что ответить на в значительной мере справедливую Аркашкину речь. Мне вдруг подумалось с внезапным удивлением, что, оказывается, даже такое ничтожество может иногда говорить и дельные вещи. Он хотел что-то добавить, но махнул рукой и отвернулся к окну. Точно понял, что отношение к нему уже сложилось и говорить с нами о важных проблемах бесполезно. Там уже кончился дождь. И между туч весело проглянуло солнце.

- Эй! - весело закричал откуда-то появившийся и, кажется, уже слегка поддатый дядя Федя. - Агрегат пускаю. Пошли дальше работать! Мы встали с сидений.

- У меня нога болит, - заявил Аркадий. - Та, которую я вилами ударил.

Не могу больше сегодня стоять. Ступать больно.

Володя взглянул на него с матерным выражением лица, но промолчал.

Остаток смены мы работали втроем.

После ужина Славка и Володя потащили девчонок на луг играть в волейбол. Мне не хотелось бегать по мокрой от дневного дождя траве - да и вообще, честно говоря, вовсе не хотелось двигаться, - и я присел с гитарой у пустого кострища.

Приятно, конечно, играть и петь, когда тебя слушают. А особенно если слушают внимательно, заказывают, подпевают и просят повторять. Но когда не слышит вообще никто - тоже неплохо. И вообще, честно говоря, игра для самого себя всегда служила мне одним из самых больших удовольствий. Ведь это было здорово - остаться наедине с инструментом, когда пальцы начинали работать сами по себе. Когда, думая о чем-то постороннем, я принимался выводить какую-нибудь известную мелодию, а она, разрастаясь, постепенно превращалась в нечто новое, не слыханное мною и неповторимое в других условиях. Мне казалось, что гитара жила своей жизнью моих руках, а руки словно становились ее частью… Я наслаждался летевшими из-под пальцев звуками и ощущением подвластности инструмента. И одновременно удивлялся, как это удавалось; ведь я никогда не учился игре специально, просто слух улавливал ноты, а руки создавали мелодию.

Я сидел на бревне, трогая струны. Наслаждаясь этим вечером, темнеющими окрестностями и самой своей молодостью, вечной и обещающей…

На память приходили обрывки полузнакомых песен. Отрывочные строки, плывущие на кусочках мелодий - нечто очень личное и совершенно тайное, чего я не открывал никому. Даже Инне - впрочем, в последние годы она стала после равнодушной к моей игре и песням, которые так любила раньше.

Для такой невнятной игры требовалось полное одиночество, и его так сладко было испытывать здесь. На кухне, по моему разумению, никого не было, да и в палатках тоже. И я очень удивился, услышав из столовой какие-то бормотания, потом грохот деревяшек и звон падающей посуды. Наверное, две крысы не поделили горбушку хлеба - но откуда тогда взялись голоса?

Так или иначе, момент интимного уединения был утерян.

Я с сожалением отложил гитару и отправился на кухню. Из-под навеса навстречу вышел Аркашка. Одна половина морды у него была красной, словно он долго спал в одном положении. Так, - подумал я. - Кажется, кое-что проясняется. Столовая хранила следы потасовки. Несколько кружек валялось на полу, из опрокинутой банки с цветами разлилась лужа, и капли воды глухо стучали в пыли, стекая в щели между досками стола. А в углу на скамье сидела Катя.

Волосы ее были растрепаны, футболка перетянута на один бок, очки лежали на столе. Она сидела, прижавшись щекой к столбу и сцепив перед собой руки, и неотрывно смотрела вдаль. Я все понял. Молча подобрал кружки, поставил банку, долил в цветы свежей воды из фляги. Потом прошел за стол и сел напротив Кати. Она молчала, глядя в сторону.

- Скучаешь? - мягко спросил я.

Катя не ответила. Только одернула футболку и посмотрела на меня. Только сейчас, без очков, я заметил, что глаза у нее голубые-голубые, словно незабудки. И в незабудках этих, как роса, стояли слезы.

- Послушай, Катюш, знаешь что? - предложил я, коснувшись ее руки.

- Что?… - встрепенулась она, выдергивая ладонь, словно перед ней по- прежнему сидел Аркадий.

- Пойдем с нами вечером на ферму за молоком, а? Со Славкой и со мной?

- На ферму?…

- Да, на ферму. За молоком. Полчаса туда и полчаса обратно. Дорога успокаивает. Пойдем?

- Со Славой?

- Ну да. Мы с ним вдвоем каждый день туда ходим.

- Пойдем… Только я вам зачем нужна? Вы же без моей помощи молоко дотащите.

- Ни зачем. Просто так. Для единения с природой. Будешь идти рядом и веселить нас.

- Ладно, - улыбнулась наконец Катя. - Согласна, буду веселить. Когда вы идете?