Степан Злобин - Пропавшие без вести ч. 1

В открытых глазах Балашова было столько молчаливого страдания и муки, что Ксения не выдержала сама.

— Больно тебе, Петрусь? Больно, родной? — спросила она.

— Тише, Аксюта, тише! — шепнул он. — Услышат — велят молчать, а то и совсем тебе запретят посещения. Давай говорить потихоньку.

— Мне страшно. Они говорят — нельзя, — беззвучно сказала она и прижала к губам его руку.

— Молчать страшнее... Они ведь не знают, Аксюта, что для меня, что для нас с тобой нет ничего страшнее молчания. Ведь нас окружало молчание, четыре года.

— Не надо об этом, — пыталась остановить она.

— Как не надо?! Все надо. Обо всем. Ты видишь, мне легче...

Шаги сестры не доносились из коридора, но малейшее движение двери Ксения улавливала глазами раньше, чем наступала «опасность». И они умолкали...

Они говорили о фронте, о жизни в Москве.

— От Вани так все по-прежнему ничего? — спросил Балашов.

Она молча кивнула.

— Где Зина?

Ксения Владимировна ответила.

— Близко к Москве фашисты?

Она с трудом молча кивнула. Что делать?! Она не смогла солгать.

— Сколько суток прошло, как меня...

— Теперь почти три недели.

Он помолчал.

— Они ничего уже не смогут, — шепнул он. — Москва отобьется... Да, да ты мне верь...

— Молчи... ты молчи! — спохватилась Ксения. Но он уж и сам замолчал Ответ успокоил его. Если они не прошли в эти три недели, то, значит, уже не пройдут... Он закрыл глаза и отдался сну...

Женщины вышли из госпиталя в пять утра, когда разрешалось начало движения по Москве.

До рассвета было еще далеко. Здания едва обрисовывались.

— Ну как он? — спросила Татьяна.

Ведь это Миша ровно двадцать суток назад выступил на борьбу со смертью этого человека, которого Татьяна никогда не видела. И этот человек был ей теперь не чужой.

Врач сказал, что множество раненых будут спасать от смерти по методу Михаила, а Михаил всегда говорил, что он разрабатывает метод Павлова, при этом не без насмешки часто вставлял, что каждый медик ссылается на Павлова, чтобы убавить свою ответственность и прибавить себе веса...

Но Татьяна была уверена, то в расчет самого Михаила никогда не входило ни то, ни другое ответственность он любил оставлять на самом себе, а становясь на весы, не засовывал гирь в карманы...

Его вес для него самого определялся практическим результатом — спасением человеческих жизней. И Татьяна не для проформы спросила: «Как он?» В этом вопросе был для нее вопрос о чести Варакина.

— Спит. Они говорят — это главное, — уклончиво ответила Ксения Владимировна.

Да, когда он наконец уснул, она про себя вела с ним длинные разговоры, те самые, которые предстояли позже — через месяц, может быть, через два, кто же знает... Доктор сказал, что спустя недели три или месяц Балашова эвакуируют глубже в тыл, — может быть, на Урал или даже в Сибирь. Может быть, только там она и будет с ним по-настоящему разговаривать... обо всем... Впрочем, зачем эвакуировать из Москвы, если «они» не пройдут?! Она уже была уверена в правоте Балашова...

Женщины, не ожидая трамвая, пешком шли к метро.

По широкой дороге, словно бы нагоняя уходящее время, спеша до рассвета, грузные, мощные, катились колонны машин. Орудия с длинными хоботами, автомашины с бойцами, сидевшими в кузовах плотно один к другому; в шапках-ушанках, с винтовками в руках, они проносились мимо лишь туманными силуэтами. Их лиц было еще не видно в рассветной мгле, и только земля едва колебалась под колесами при прохождении этой мощной колонны. За ними шли тяжелые машины, груженные, вероятно, снарядами, проходили цистерны с горючим.

— Нет, не пройдут они, Таня! Выстоим! — вдруг произнесла Ксения Владимировна.

— Как вы узнали, что я именно это и думала? — спросила Татьяна.

— О чем же еще могут люди сегодня думать! — просто сказала ее спутница.

А колонна все шла и шла, и в морозном утреннем воздухе еще не полностью проснувшегося города гул моторов и шорох тяжелых колес разносились подымающим, грозным маршем. Промчались отряды мотоциклистов, и опять шли орудия, и проезжали бойцы в кузовах машин.

Мгновениями казалось, что в бесформенном гуле моторов рождается приглушенный напев, от которого содрогался асфальт тротуара и проходил торжественный трепет во всем человеческом существе.

— Выстоим! — прозвучал уверенный голос за спинами женщин.

Обе они одновременно оглянулись. Сзади стоял пожилой рабочий, как и они наблюдая движение машин.

Ксения Владимировна сжала руку Татьяны.