Константин Романенко

Но решение состоялось только зимой. Рыков был снят с поста председателя СНК 19 декабря, а через день выведен из состава Политбюро. С 30 января 1931 года он стал наркомом почт и телеграфов СССР (позже Наркомат переименован в Наркомат связи). Теперь он мог причислять себя к кругу «недовольных» уже с полным основанием. Еще до этих событий, 23 сентября 1930 года, решением Центральной контрольной комиссии был исключен из партии Мартемьян Рютин.

Выходец из семьи крестьянина Иркутской губернии, Рютин при царе работал на кондитерской фабрике и в молочной лавке. С 1925 года он секретарь Краснопресненского райкома в Москве и на XIV съезде выступил в поддержку Зиновьева и Каменева. Это обстоятельство не помешало тому, что в 1927 году, с пистолетом в руке, Рютин разгонял демонстрации троцкистов, за что Троцкий назвал активного сибиряка «паровым катком».

В 1928 году Рютин потерял престижное место. На пленуме райкома выступавшие заявили, что «Рютин зазнался и перестал признавать авторитет ЦК». Его сняли с поста, и он оказался замом ответственного редактора газеты «Красная Звезда». Правда, позже Сталин назначил его председателем Управления фотокинопромышленности, членом ВСНХ и коллегии Наркомпроса. Но Рютин уже закусил удила.

Трудности, которые переживала страна, создавали почву для различных форм политических спекуляций. Они взбадривали активность различных «уклонистов», считавших себя «несправедливо пострадавшими» от партийного руководства; и среди «обиженных», жаждавших взять реванш, Рютин стал далеко не последней фигурой.

Осенью 1930 года в ЦК ВКП(б) поступило заявление А.С. Немова, члена партии с 1917 года, сообщившего, что в период его отдыха в Ессентуках Рютин вел с ним антипартийные разговоры. После разбора этого заявления в ЦКК Рютин был исключен из партии и арестован. Однако коллегия ОГПУ признала обвинения недоказанными и его освободили.

Выше уже говорилось, что справедливая критика Сталиным насильственных мер и перегибов при организации коллективных хозяйств вызвала массовый отток – почти «обрадованное бегство» – единоличников из колхозов. Их покинуло в общей сложности около 9 миллионов семей, и с 1 августа 1930 года число обобществленных крестьянских хозяйств с 50% упало до 21,4%.

Впрочем, практических последствий для реформирования деревни это уже не имело. Коллективизация продолжалась более умеренными темпами, и к декабрю 1930 года уровень показателей достиг 24,5%. Уже через год после XVI съезда партии уровень коллективизации превысил достижения, вызванные временным отступлением: к июню 1931 года в колхозы объединилось 52,7% бывших частных хозяйств. Рассмотрев перспективы, 2 августа ЦК ВКП(б) принял постановление «О темпах дальнейшей коллективизации и задачах укрепления колхозов».

К этому моменту коллективизация уже стала приносить стране первые реальные результаты, позволяя за счет экспортной торговли приобретать оборудование для строящихся заводов. И Сталин не замедлил воспользоваться достигнутым. Из урожая 1930 года в 835 миллионов центнеров зерна было заготовлено 221,4 миллиона центнеров, из них 48,4 млн. ц пошло на экспорт. На следующий год на экспортные закупки было направлено 51,8 млн. ц зерна.

Сталин не забывал о главной задаче – индустриализации. В начале февраля 1931 года руководители, ведущие специалисты наркоматов и предприятий индустрии, оборонщики собрались на Первую Всесоюзную конференцию работников социалистической промышленности. Огромный зал: партер, бельэтажи, ложи и галерку —• заполнили самые деловые люди страны; цивильные костюмы и галстуки перемежались с воинской формой. С речью «О задачах хозяйственников » Сталин выступил 4 февраля.

В этом своем выступлении он выдвинул лозунг «Техника в период реконструкции решает все» и подчеркнул, что первостепенным является организация дела. Говоря о необходимости увеличивать темпы социалистического строительства, он пояснял: «Задерживать темпы – это значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим быть битыми».

Сталина слушали, как всегда, затаив дыхание, при полной тишине огромного зала, напряженно ловя каждое негромко произнесенное им слово. А он говорил довольно неприятные вещи: «История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все – за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость сельскохозяйственную. Били потому, что это было доходно и сходило безнаказанно».