КОСМОПОЛИС

- Произнеси слова.

- Я хочу медленно трахнуть тебя бутылкой, не снимая солнцезащитные очки.

Она выпрямила ноги и издала какой-то звук, для самой себя, будто бы с таким звуком просыпалась душа.

Он увидел собственное лицо на экране, с закрытыми глазами и губами, изображающими беззвучный обезьяний вой.

Он знал, что камера работала в режиме реального времени, или должна была работать. Тогда как он мог видеть себя, если его глаза были закрыты? Анализировать не было времени. Он чувствовал, как тело следовало примеру независимого изображения.

Мужчина и женщина достигли завершения вместе, не дотрагиваясь ни друг до друга, ни до самих себя.

Инграм содрал перчатку с руки и выбросил в мусорное ведро. Сорвать и выбросить. Мрачно, но со смыслом.

Клаксоны звучали по всей улице. Эрик начал одеваться, ожидая, когда Инграм скажет слово "асимметрия". Но он ничего не говорил. Его настоящий доктор, Невиус, только однажды использовал это слово, во время пальпации, даже не подумав. После, он виделся с Невиусом каждый день, но никогда не спрашивал, что он подразумевал под этим словом.

Ему нравилось самому находить ответы на трудные вопросы. Это был его метод оттачивания мастерства на идеях и людях. Но что-то необычное было в идее асимметрии. Она была интригующей в мире за пределами тела, противоположность балансу и спокойствию, загадочный субатомный поворот, с которого началось сотворение мира. И вот, сам мир стал предательским и беспорядочным, из-за одной прибавленной буквы к слову "симметрия", которая меняет все. Но когда он от космической среды перешел к организму млекопитающего, самца, к своему организму, он почувствовал слабость и страх. Он почувствовал извращенное уважение к миру, боязнь его, далекость от него. Когда он услышал это слово, относящееся к моче и сперме, формирующего в его сознании изображение намоченных штанов и чувство опустошенности из-за импотенции, он был вынужден просто молчать.

Он снял очки и присмотрелся к Инграму, пытаясь прочесть его лицо. Оно было пустым. Он подумал одеть солнцезащитные очки на врача, чтобы тот стал реальным, дать ему особое значение в глазах других людей, но для этого очки должны были быть прозрачными, с толстыми линзами и нести в себе жизнь. Если знать этого человека десять лет, возможно, понадобится все это время, чтобы заметить отсутствие очков. Такое лицо терялось без них.

Первым заговорил не Инграм, а Джейн Мелман, помедлив перед открытой дверью, перед тем как продолжить прерванную пробежку.

- Я хочу сказать кое-что несложное. Есть время выбирать. Ты можешь расслабиться, принять поражение и вернуться с новыми силами. Еще не поздно. Ты можешь сделать выбор. Ты хорошо поработал для наших инвесторов на рынках и с быстрорастущими и с меняющимися ценами. В обоих случаях, ты превзошел все ожидания и на тебя никогда не влияло мнение толпы. В этом твой дар.

Он не слушал. Он смотрел на фигуру худощавого человека, бормочущего что-то себе под нос, рядом с кассовым аппаратом перед банком "Израели" на северо-западном углу улицы.

- У нас была большая прибыль, мы процветали, тогда как другие фирмы оставались ни с чем, - продолжала она, - Да, иена упадет. Не думаю, что она может подняться. Но в то же время, тебе придется отступить. Притормозить. Я советую тебе поступить так не только как твой финансовый директор, но и как женщина, которая все равно оставалась бы верна мужу, если бы все смотрели на нее так, как ты сегодня на меня посмотрел.

Он не смотрел на нее. Она захлопнула дверь и, пробежав рядом с потрепанным мужчиной около банкомата, направилась на север по Пятой Авеню. Что-то было знакомое в этом человеке. Не полевая куртка цвета хаки и не волосы, уложенные, казалось, бумагоуничтожающей машиной. Возможно ему была знакома его сутулость. Но Эрика не беспокоило, был ли это кто-то, кого он когда-то знал. Ведь таких людей много: некоторые умерли, другие были вынуждены уйти на пенсию, проводя одинокие часы в туалете или гуляя в лесу со своими треногими собаками.

Он думал об автоматизированных банкоматах. Сам термин был стар и носил в себе тяжелую историческую память. Оно работало для противоречивых целей, не имея возможности выбраться из разума опьяненных людей и нелепо движущихся частиц. Оно было антифутуристическим, настолько неуклюжее и механическое, что даже его акронимы звучали старо.

Инграм сложил стол обратно в выдвижной ящик. Собрав свои вещи в портфель, он вышел из машины, повернувшись и коротко взглянув на Эрика. Он стоял на расстоянии нескольких футов, но уже терялся среди толпы, забытый, даже когда заговорил, с широко открытыми глазами и отчужденностью в голосе.